Таисия Семёнова - Чужая память. Осторожно! Магия! Не влезай – убьёт!

Она пришла в себя от резкого тошнотворного запаха, нещадно болело всё. Постепенно начинало приходить осознание того, что она лежит голая на полу среди нечистот, рядом с такими же людьми, кто-то из них был ей знаком. Ещё никто не проснулся. Сильно болела голова, и двигаться было очень сложно, тело не слушалось, накатывала слабость. Слипшиеся от рвоты волосы мешали смотреть. Пашки нигде не было. В туалете кто-то спал рядом с грязным унитазом. В ванной было чисто, возможно, не смогли открыть дверь. Марине очень хотелось вымыться и пить. Она стояла под струями тёплой воды, с жадностью глотая живительную влагу, и одновременно, с каким-то остервенением, раздирала себе кожу, пытаясь смыть въевшуюся грязь. Позже она нашла свою одежду, оказавшуюся аккуратно сложенной на подоконнике, оделась и, стараясь не испачкаться, дошла до входной двери. Краем взгляда заметила телефонный аппарат, он беспомощно лежал на боку в трубке раздавались гудки. «Надо позвонить Светке, она поможет!» Набрала номер на память. Светка подошла к телефону сама, быстро поняла, что нужна помощь и куда ехать. Светка жила с родителями в отдельной квартире, и у деда была машина, не ахти какая, зато ездила. Дед, мать, отец и тётка Светки были врачами, вот только Светка решила стать художником. Не видела она в себе стремления помогать людям с жертвенной исступлённостью, как родные. Не хотела, чтобы вся её жизнь проходила в бесконечном нытье больных и семейных медицинских «летучках» на завтрак, обед и ужин. Насмотрелась.

Марина смогла спуститься по лестнице в парадную и ждала на скамейке. Дед точным взглядом безошибочно оценил ситуацию, ни слова не говоря усадил Марину в машину и повёз к младшей дочери Татьяне Ивановне в отделение. В больнице быстро привели Марину в норму и покормили, оформили как пищевое отравление пирожком, чтобы не сообщать в училище истинную причину. Это грозило отчислением как минимум. У Маринки и так скопилась куча «хвостов», и если бы не заступничество директора, её бы давно отчислили. Директор на педсовете сказал, что «это очень талантливая и способная девочка, он за неё ручается». Подвести Александра Ивановича хотелось меньше всего, он был добрым и искренне беспокоился о каждом своём подопечном.

«Ну, давай рассказывай, как всё было, – спросила Светкина тётка, присев на край кровати. – Не вздумай врать». «Я не помню… – пролепетала Марина. – Пашка меня угостил чем-то и мы пили вино». «Кто такой Пашка?» – продолжала допрос врач. «Мой молодой человек. Мой любимый. Я ему верю, и мы поженимся, он обязательно придёт ко мне», – лепетала Марина, размазывая слёзы по щекам.

– Послушай меня, девочка, из той квартиры сегодня увезли три трупа, ещё пять сейчас в реанимации, прогноз плохой. Тебе очень сильно повезло, что ты осталась жива.

– А Пашка?

– Не было там никакого Пашки, и сюда он не приходил, и не звонил. Ты приняла наркотик. Тяжёлый наркотик. Ты его часто принимала?

– Нет, я ничего не принимала. Я вино пила. До этого только папироски курили, от них весело было.

– Кто тебе дал эту дрянь? – уточнила врач.

– Какую дрянь? Мы вино пили, потом мы обнимались и целовались на кровати, потом ничего не помню.

– Ты связалась с наркоманом. Он и тебя хотел подсадить, но наркотик оказался очень токсичным, и твой организм стал бороться с отравой. Ты хоть знаешь про такие болезни: СПИД, гепатит? От них умирают быстро, быстрее, чем от наркотиков, и лечения никакого нет.

Маринка отрицательно помотала головой, ей казалось, что это всё продолжение дурного сна. Татьяна Ивановна погладила девочку по голове и спросила тихим голосом: «Ты знаешь, что ты беременна. Срок 12—13 недель, аборт на таком сроке делать нельзя, поздно. Отец – Пашка? Непонятно, как беременность сохранилась в такой ситуации. Чудо. Чудо, что ты жива без последствий, и чудо, что осталась беременной».

* * *

В этот раз Марина пришла в себя от слёз на лице, она беззвучно плакала, вспоминая себя такой наивной и доверчивой девочкой. Обезболивающие ещё действовали, сейчас болела только душа. Болела от жалости к себе, от несправедливости мира и всей Вселенной одновременно. Она прекрасно помнила, что было потом. Марина нашла Пашку, как оказалось, он решил попробовать на ней новый наркотик, себе колоть не стал. Наблюдал за «приходом». Когда понял, что всё совсем не так, как обещал продавец, просто сбежал. «Ребёнок мне не нужен, и ты тоже не нужна. Сама взрослая, сама должна решать проблемы. На, держи четвертной, – Пашка сунул в мокрую от слёз Маринину ладонь фиолетовую двадцатипятирублёвую купюру, – не мельтеши больше здесь». Марина шла по красивому осеннему проспекту, жёлтые листья с тихим шелестом ложились под ноги. Людей она не видела, смотрела и не видела. В голове копошились мысли, как мыши в гнезде. «Что делать? Аборт врачи делать отказались. Возвращаться домой к родителям? Мать поедом съест. Заставит на швею учиться и будет попрекать каждой крошкой. Как же так, Пашка, он же любит её… Он не мог сам так поступить, его заставили, он пошутил, не разобрался или просто испугался. Не может же человек говорить, что любит и обманывать. Да? Нельзя с нелюбимыми целоваться, так бабушка Даша говорила. А может к бабушке поехать? Нет, не смогу смотреть в глаза деду. Ещё можно в Ленинграде остаться, родить и как-нибудь выжить. Как??? Свежие идеи есть?» – не разбирая дороги, Марина вышла к гаражу, где репетировала Пашкина группа. Все были в сборе, на коленях Павла сидела какая-то накрашенная девица, и они откровенно сладострастно и похотливо целовались. Такая знакомая жилистая и нежная рука Павла беззастенчиво орудовала под микроюбкой этой дряни.