Николай Зорин - Ловушка памяти

– Я могла бы тебе объяснить, только, боюсь, не поймешь.

– Да?! – Он снова подскочил ко мне, хотел схватить за плечи, но сдержался и сел на кровать рядом. – Я сам могу объяснить, – сказал он спокойно, без прежнего взвизгивания, почти ласково, как будто уже зачислил в категорию сумасшедших. – Знаешь, что тебя ждет, если будешь продолжать в том же духе? Нет? Тебя ждет больница. Да, да, да, психиатрическая больница. Та же самая больница, в которой… – Димка замялся и отвел взгляд.

– В которой умерла наша мама? – пришла я ему на помощь. – Ты это хотел сказать? Тогда, может быть, вспомним, отчего она умерла?

– Динка!

– «Это был церукал!» – прокричала я, подражая Димкиным истерическим интонациям, даже взвизгнула на последнем слоге, как он тогда. – «Это были не те таблетки», – добивала я его. – Нет, Димочка, это были те таблетки. Это были те самые таблетки.

– Динка!

– Это были…

– Замолчи! – Он схватил подушку и ударил меня ею по голове. – Замолчи! Замолчи! Замолчи! Ты же знаешь, ты знаешь…

– Что я знаю? Ну, договаривай!

– Ничего!

Димка бросился на свою кровать, отвернулся лицом к стене и долго так лежал молча. Мне показалось, что он плачет, и стало его очень жалко. Так жалко, что в тот момент я была готова отказаться от Юли, лишь бы он не плакал.

Но оказалось, что он вовсе не плакал, а собирался с силами для нового наступления.

Полежав немного, Димка сел на кровати и опять заговорил противным спокойно-ласковым голосом, каким уговаривают сумасшедших:

– Динка, пойми, ты находишься в группе риска.

– С чего бы вдруг?

– Мама… В общем, дурная наследственность…

– А у тебя, Димка, что, какая-то другая наследственность? Мама у нас с тобой общая.

– Да, но у тебя… и тогда уже начали проявляться определенные наклонности.

– Наклонности? – Я засмеялась. Зло и насмешливо я засмеялась, очень уж меня раздражал его тон. – А у тебя?

– Я имею в виду ваши с мамой разговоры о смерти. Она тебя для них выбрала, а не меня. Ты ими упивалась, а не я. Именно ты…

– Хватит, хватит, я поняла.

– Нет, ты не поняла. Ты не хочешь понять, – начал опять выходить из себя Димка, – как опасно…

– Играть с Юлей?

– Общаться с психически больными людьми!

– Димка!

– Эту идиотку я бы… я просто… – Димка опять задохнулся. – Ну почему, почему они переехали именно в наш дом? Не было печали, и на тебе!

– Димка, Юля совсем для меня не опасна, – попыталась я ему объяснить. – Она просто несчастный человек. Ну что она может сделать мне плохого? Мы только играем. Играем в мяч. Ты же сам хотел, чтобы я занялась каким-нибудь спортом и побольше гуляла. Считай, что я так и делаю.

– Ты вроде не дура, Динка… Но почему ты не хочешь понять?

– Что понять? Тут и понимать нечего.

– Я очень не хочу, чтобы ты, как мама, оказалась в больнице. Ты хоть представляешь, что значит там оказаться?

– Представляю. Мама рассказывала.

– Мама? – Димка болезненно сморщился. – В общем, так! С Юлей ты больше не общаешься. Не общаешься, и все! Я как старший брат тебе запрещаю. Я обязан тебя оградить от влияния…

– Оградить? И как же на этот раз ты собираешься меня оградить?

– Динка, перестань!

– Как в прошлый раз, или ты придумал что-то новенькое?

– Перестань!

– Смотри не надорвись, ограждая. Второго-то раза тебе не выдержать. У тебя ведь тоже дурная наследственность, точно такая же, как у меня. Сам не свихнись!

Как же я его в этот момент ненавидела… Мне хотелось его задушить, разорвать, раздавить!

И он испугался. Он выдохся, скис, он наконец заплакал – завыл, как раненая собака. И тогда испугалась, выдохлась и скисла я. И тоже заплакала, подошла к нему, легла рядом на кровать, близко-близко, как тогда, когда разговор папы с дядей Толей подслушала, как прижималась к маме на больничной скамейке.

– Димка, не сердись и не плачь, пожалуйста, не плачь.

– Динка! – Он обнял меня и стал плакать мне в плечо. – Динка! Я очень тебя прошу… Я очень за тебя боюсь… Динка! Я очень боюсь тебя потерять. У меня ведь, кроме тебя, никого не осталось.

И я ему поверила, впервые за это утро.

Мы лежали, обнявшись, и плакали, долго-долго. А потом просто лежали. А потом Димка вскочил и совершенно обычным своим голосом сказал:

– Динка, пойдем завтракать. Позавтракаем и куда-нибудь сходим. На практику я сегодня не пойду, черт с ней, с практикой!

«Черт с ней, с практикой»… У Димки это так легко сказалось – легко и хорошо, совсем как раньше. И стало возможным просто пойти на кухню и просто позавтракать. Если бы он так же легко выбросил из головы мою Юлю! Но он не забывал о ней ни на секунду, и мне стало ужасно тоскливо: представляю, во что теперь превратится моя жизнь. Он будет следить, неустанно следить за каждым моим жестом, за каждым моим словом, за каждым моим взглядом. Следить и пытаться понять, думаю ли я все еще о Юле, не собираюсь ли сбежать от него в безумие.