Елена Михалкова - Пирог из горького миндаля

– Что на тебе надето?

– Прости?

– Что на тебе надето? – раздельно повторил Макар. – Перечисли.

Несколько секунд Яна смотрела на него как на законченного идиота, и Сергей ее понимал.

– Э-э-э… ну, носки, – наконец сказала она. – Пижама. Трусы. Достаточно?

– Нет. Продолжай. Что еще?

– Бюстгальтера нет, – начиная сердиться от общего идиотизма ситуации, сказала девушка. – На пижаме, как ты видишь, шаль. Бабушкина. Потому что холодно.

– Что еще? Под пижамой!

Она прищурилась и, кажется, была близка к тому, чтобы выгнать его.

– Ничего у меня нет под пижамой!

– Макар, тебе бы, может, поспать, передохнуть… – начал Бабкин.

Илюшин сел в кресло с видом бесконечного снисходительного терпения.

– Поразительные вы люди! – сказал он, обращаясь сразу к Бабкину и Яне. Это, разумеется, прозвучало как оскорбление. – Не замечать очевидного даже после моих наводящих вопросов!

Сергей окончательно разозлился.

– Может, тогда ты перестанешь задавать свои наводящие вопросы и сообщишь уже нам, убогим, в чем дело!

– Дело в том, что на Яне надето кое-что еще, кроме пижамы и носков, – пояснил Макар. – И я хочу, чтобы она сама сказала, что это такое. Не раздевать же мне ее!

Бабкин открыл рот, чтобы сообщить, что он сейчас разденет самого Илюшина и выставит на мороз – чтобы остыл. Но не успел.

– Кулон, – внезапно сказала Яна.

– Что?

– Кулон. Мой. Детский.

– Можно на него посмотреть? – вкрадчиво спросил Илюшин.

Она пожала плечами, но выудила из-под пижамы цепочку.

– Это просто стекляшка. Я же тебе рассказывала, как получила ее в конкурсе, который устраивал дядя Юра.

– Рассказывала, – пробормотал Макар, протягивая руку за кулоном. Бабкин молчал, не понимая, что происходит. – Будь добра, включи настольную лампу.

Все трое сгрудились возле стола. Илюшин разжал ладонь и бережно положил Янин талисман на самое светлое место. Прозрачное ограненное стекло сверкнуло в мягком свете. Прошла секунда, другая…

– Ой, цвет меняет! – изумилась Яна. – Никогда прежде не замечала.

Бабкин завороженно смотрел, как в зеленой водянистой глубине рождается пурпурное свечение, расплывается, растекается по кристаллу, и вот уже на столе под лампой лежит бледно-малиновый кулон, поблескивая фиолетовыми искрами.

– Забавно, – протянул он. – Макар, это что за фокус такой?

– Это явление называется плеохроизм, – спокойно сказал Илюшин. – Изменение цвета кристаллов. Проявляется тем сильнее, чем гуще природная окраска камня.

Яна и Бабкин уставились на него.

– Какого еще камня? – не выдержала девушка. – Макар, это стекло!

– Александрита. Четыре карата, цейлонское месторождение, по всей видимости. У нас, кажется, таких крупных давно не находили. Стоимость затрудняюсь определить, но не меньше пяти миллионов.

Яна некоторое время молча смотрела на него, а затем без единого слова опустилась на край постели. Бабкин ощутил сильное желание присоединиться к ней. Он вспомнил, где видел этот камень – на фотографиях, которые передали ему Дарницкие.

– Откуда? – хрипло спросила девушка. – Этого не может быть! Его Тамара купила в райцентре, в каком-то ларьке!

– Его Женя украла из дома Изольды, – сказал Макар. – И поленом тебя ударила, потому что хотела вернуть его себе.

Было шесть утра, когда Женька спустилась на кухню, собираясь заварить себе кофе. Спала она урывками, и сон состоял из каких-то мелких повторяющихся сюжетов, точно сеть, которой ее ловили, будто рыбу. Женька просыпалась, глотала воздух и снова проваливалась на дно сна, утянутая сетью.

Хмуро потирая виски, она вошла на кухню и вздрогнула.

Они сидели здесь, все трое. И мужлан, зыркающий исподлобья, и мерзкий студентик, и сама Яна. Накануне выяснилось, что студентик и мужлан – частные сыщики, и в этом было что-то ужасно глупое и неправдоподобное. Женька сомневалась в реалистичности частных сыщиков. Они имели право на существование только в голливудских фильмах и плохих отечественных сериалах.

Она бросила взгляд на двоюродную сестру. Яна выглядела так, словно всю ночь провела в гробу под землей, и эта мысль пролилась бальзамом на Женькину душу.

– Вы чего здесь собрались? – неприветливо спросила она. И чуть не добавила «Проваливайте, дайте кофе выпить в тишине!»

Но внезапно сообразила, что дом принадлежит не ей. Женьке постоянно приходилось усилием воли возвращать съехавшую кальку воображаемой действительности к грубому рисунку реальной жизни.