Елена Михалкова - Пирог из горького миндаля

Он поморщился, когда встречная машина, попав колесом в яму, обрызгала грязью лобовое стекло.

Раиса знала, кто убийца. Хранила ли она эту тайну пятнадцать лет или догадалась недавно? Быть может, Прохор перед смертью решил облегчить душу и рассказал ей, что он сделал с собственным внуком?

Машина остановилась возле кирпичного дома, которому подошло бы гордое звание особняка, не располагайся он на шести сотках. В окне мелькнуло женское лицо.

Дворжик оказался смазливым парнем с повадками провинциального хозяина жизни. Он владел двумя автомобильными заправками и в местных средствах информации именовался тульским бизнесменом. У него был свой дом, БМВ последней серии, свежая жена, взятая с последнего местного конкурса красоты, и три страшных алабая, изображавших охрану. Бабкин с первого взгляда определил, что псы дурные, толком ничему не обучены, кроме как лаять на чужих. Жена, впрочем, была такая же.

– Разувайся, – велела она, не поздоровавшись. – Дома грязь будешь разносить, а у меня нечего.

Все время, пока Бабкин, присев на корточки, развязывал шнурки, она возвышалась над ним. Перед Сергеем уходили ввысь две тонких длинных ноги. Когда Бабкин выпрямился, она повернулась спиной и его взгляду открылся глубокий вырез на платье.

– Хозяюшка у меня строгая, – подмигнул Дворжик и игриво ущипнул хозяюшку за бедро.

– Руки убрал! – взвизгнула красавица.

– Все, зая! Уж пошутить нельзя!

И, еще раз заговорщицки подмигнув Бабкину, предложил:

– Так, мужик, давай сразу договоримся – на «ты», я церемоний не люблю.

В комнате, куда провели Сергея, женщина села на подоконник и закурила, делая вид, что не интересуется содержанием беседы.

Бабкин по телефону предупредил, что речь пойдет о Козицком, но в подробности не вдавался.

– Помню его, – сказал Дворжик, наливая себе коньяк. – Но мы друганами не были. Козицкий, он по жизни лох. Ну, не лох, может. Но лоховатый.

Сергей вспомнил сумму, которая фигурировала в материалах дела – стоимость украшений Дарницкой. Лоховатый, значит…

– Ты с ним долго вместе работал?

Дворжик задумался.

– Года полтора. Может, чуть больше. Это ведь я ему помог в «Муромец» устроиться. Блин, до сих пор жалею!

– Почему?

– Он же угробил кого-то, – удивленно взглянул Дворжик. – Бабу какую-то. Ты не в курсе?

– Выясняю все по этому делу.

– С чего вдруг? Столько времени прошло. Козицкий сгнил давно! Хотя он и так был гниловатый. – Дворжик засмеялся своей шутке.

– А мне ты ничего не говорил про бабу, – вмешалась женщина.

– Зай, да я забыл про это. Убил и убил. Вообще-то он тихий был, Генка, – обратился Дворжик к Бабкину. – К стеночке вечно жался. А такой оказался орел!

– Что за баба-то? – снова спросила жена.

Бабкин понял, что она не даст разговаривать, пока ее любопытство не удовлетворят.

– Бывшая певица, Изольда Дарницкая, – сказал он. – Ей было восемьдесят, когда ее убили. Она жила в Литвиновке. Поселок такой.

– Знаю я! – перебила жена. Она пересела на диван и уставилась на Бабкина с жадным любопытством. – А как убили? Зарезали?

«Скажи, что зарезали!» – читалось в зеленых глазах. Она была очень красива, эта молодая светловолосая женщина с лицом, облагороженным пластическим хирургом. Ей хотелось подробностей чужой смерти, и чем страшнее, тем лучше. В ушах двумя набухшими каплями крови блеснули серьги с рубинами.

Илюшин как пить дать завернул бы что-нибудь про символизм. Бабкин пожалел, что с ним нет напарника. Макар умеет обращаться с такими бабами. Вежливо, мягко – точно кот трогает лапкой. А Сергея так и тянет ляпнуть грубость.

– Она умерла от сердечного приступа, – сдержанно ответил он.

Женщина разочарованно скривила губы.

– Тебе, Свет, лишь бы кого-нибудь прирезать! – хохотнул Дворжик. – Ладно, братишка, чего еще про Генку рассказать?

– Как ты с ним познакомился?

– Через Кольку Свища. Они учились вместе. Потом дурью баловались, еще всяким.

– А, Свищев…

– Что, уже слышал о нем? – Дворжик помрачнел.

– Слышал только, что вы дружили.

– Он меня подставил. Денег взял в долг и свалил с концами.

Разговор о старом друге был Дворжику явно неприятен, и Бабкин вернулся к теме разговора:

– Говоришь, Козицкий был тихий?

– Ну не то чтобы. – Он подлил себе еще коньяка. – Вообще-то я всегда знал, что с ним не все так просто.

– В каком смысле?

– Он отчаянный был парень. Просто снаружи казался тихоней. А так псих реальный!

– Псих? – озадачился Бабкин. Все, что он слышал о Козицком прежде, противоречило этой характеристике.