Елена Джейхан - Память плоти. Психологический детектив

Вадим остановился. Он отвернулся, потому что ему перехватило горло от чувства сострадания и отчаянной невозможности помочь. Как поможешь такому? Васька закончил рассказ:

– Ну, она не простила, развелась, а так баба хорошая, порядочная, чистенькая.

Вадим посмотрел на Лидию, и она показалась ему не взрослой замороженной теткой, как сначала, а несчастной маленькой девочкой, которая ну никак не могла ожидать, что в жизни столько горя и как будто остановилась на пороге непереносимых открытий и замерла.

Лидия почувствовала его взгляд, оглянулась, отвернулась, Вера прошептала ей:

– Он добрый. А так сама смотри.

Через три часа все наелись девчачьих салатов, отварной картошки с укропом, шашлыка, кое-кто и ледяной водки напился, Таня со Златой усвистали к друзьям, мама Веры ушла отдохнуть, а за столом произошло удивительное. Неприятный, колючий, совсем не светский диалог между трезвым Вадимом и слегка пьяненькой Лидией не прерывался уже несколько минут. Ни попытки Василия вклиниться, ни деликатные просьбы Веры к Лидии помочь с чаем – ничто не помогало. Речь шла о работе Вадима.

– Они просто дети, которые совершили ошибки.

– Нет, не ошибки. Они воруют, грабят, они ни перед чем не остановятся, если им нужна доза.

– Да не они, это их болезнь.

– Что ж, теперь пожалеть их и не наказывать?

– Ну, почему: если правонарушение – надо наказывать, но вообще-то их нужно лечить.

– Кого лечить? Воров и убийц? Они взрослые, половозрелые особи, должны отвечать за свои поступки.

– Вообще-то, наркоманИя – болезнь, малая психиатрия, диагноз.

– Так можно и сумасшедших маньяков признать невменяемыми, давайте прослезимся, ах, у них психиатрия, большая или малая.

– Насколько я знаю, понятие невменяемости никто не отменял. И в отношении маньяков тоже.

– Некоторых нужно просто сажать, сажать и сажать. А некоторым и смертной казни мало.

– Так мы до геноцида душевнобольных договоримся. Знаем. Плавали. Фашизм какой-то!

– Вы меня фашизмом не пугайте.

– А как быть с теми, кто в ремиссии? Они годами не употребляют, у них работа, семьи, их что, тоже в расход?

– Сегодня он в ремиссии, а завтра зарезал кого-нибудь за дозу. Вы как в глаза их родных смотреть будете?

– То есть вы предлагаете геноцид?

– Я считаю, наркоманов сажать надо. Им же лучше: за решеткой – лучшая ремиссия.

– Да вы шутите?

– Нет, это вы шутите. А я серьезно. И наркоманов всех бы посадила.

– Не удивлен, что у нас в стране полно беззакония, если в Следственном комитете такие взгляды.

– А я удивлена, что нас всех еще не перерезали, не передавили ваши невинные наркоманы или алкаши проклятые.

Вадим вскочил, он закурил, отошел под сосны и лиственницы. К нему подбежал Василий и шепнул:

– Не слушай ее, пьяная баба, язык как помело.

– Да нет, она права в чем-то. Ты прости, Вась, поеду я, не могу я, как-то второго сорта, что ли… не могу. Извинись перед Верой.

Вадим сел в машину, и обескураженный друг открыл автоматические ворота, за которыми за мгновенье скрылся старенький «Форд».

Лидия с недоумением и тревогой смотрела на происходящее, за стол вернулся Василий, накатил рюмку водки, подчеркнуто не предложив Лидии. Заведенная, она не могла остановиться:

– Я права. Если б Воронкин не пил тогда. Что?

У Лидии по красным щекам ползли слезы. Василий молчал. С крыльца сошла Вера, она обняла Лидию:

– Поплачь, поплачь! Все лучше, чем ненавидеть… Вадику тоже пришлось. Война все-таки. Он алкоголик, лет пятнадцать в завязке уже.

Терлецкий уехал в офис работать, несмотря на воскресенье: он и не помнил, что такое воскресенье, хотя иногда вспоминал детство и счастливые бездельные дни шаббата, которые не пропускал его религиозный отец. Но Терлецкий был уверен, что Богу, если он есть, все равно, работает он шесть или семь дней в неделю. В бизнесе не было шаббатов: последние двадцать пять лет он делал деньги, у этого занятия не было перерывов и выходных. Впрочем, раза три-четыре в год он улетал в хороший гольф-клуб и целыми днями энергично проходил лунки, иногда в обществе инструктора, игрока Высшей лиги, иногда вместе с такими же деловыми мужчинами, для которых в эти часы не существовало ничего, кроме зеленой травы, клюшек и лунок. После легкого ланча он отдыхал, трахал свою «сучку» и вечером выводил ее в ресторан, неимоверно красивую в полупрозрачных волшебных нарядах, увешанную баснословными искрящимися украшениями. За ужином он снова делал деньги в обществе таких же одержимых мужчин в черных смокингах или безупречно сидящих вечерних костюмах. По дороге на работу Терлецкого посетило странное чувство, он вдруг понял, что соскучился по Лауре. «Жаль, не родила Ларка… красивые бы были… Черт, надо ее найти все же!» Он набрал руководителя безопасности, тот ответил после второго гудка.