Андрей Воронин - Без единого выстрела

- Да, - сказал волчьелицый, - водитель из тебя всегда был, как из дерьма пуля. Ладно, говорить так говорить. Что думаешь предпринять, Юрик?

- В каком смысле? У меня, знаешь ли, много разных планов, так что говори поконкретнее, уж будь так добр. И учти, что у меня мало времени.

Собеседник Рогозина протяжно вздохнул, и Чек услышал, как он чиркает колесиком зажигалки.

- Ну что ты темнишь, старик? - сказал он наконец. - Что ты целочку-то из себя строишь? Конкретность ему подавай... Хорошо, вот тебе конкретный вопрос: что ты намерен предпринять, чтобы я молчал о твоем участии в деле этой Свешниковой? Я, братец ты мой, одиннадцать лет мечтал задать тебе этот вопрос, так что ты уж постарайся, не разочаруй старого корешка, ответь как полагается. На суд явиться у тебя кишка оказалась тонка, да и папашка позориться не хотел, так ты уж хотя бы теперь поднатужься, побудь хоть пару минут мужиком.

Чек пропустил ответ Рогозина, на некоторое время выпав из реальности и погрузившись в состояние, близкое к кататонии. "Свешникова - одиннадцать лет. Одиннадцать - Свешникова..." - без устали крутилась у него в голове одна и та же мысль.

- Вам плохо? - спросила проходившая мимо официантка.

- Да... Нет... Не знаю, - сказал ей Чек, не слыша собственного голоса и не понимая, что он говорит и говорит ли что-нибудь вообще. - Вы знаете, одиннадцать лет назад у меня погибла сестра. Ее звали Анна, Анна Свешникова. Мы с ней были от разных отцов, потому и фамилии разные: у нее Свешникова, а у ме...

Он оборвал себя на полуслове, поняв, что говорит лишнее, и поспешно закурил, стараясь вникнуть в то, что бубнили голоса в его правом ухе.

- Сочувствую, - разом поскучнев, сказала официантка. - Я могу вам чем-нибудь помочь?

- Нет, - сказал Чек. - Спасибо вам. Извините, я не хотел вас пугать. Просто накатило вдруг... У меня так бывает. Все уже прошло, спасибо.

Официантка ушла, недоверчиво оглядываясь и явно борясь с желанием попросить его немедленно расплатиться за кофе. Чтобы она успокоилась, Чек выложил на стол крупную купюру и сосредоточился на происходившем в салоне "бьюика" разговоре.

- ..деньги немалые, - услышал он обрывок фразы, произнесенной голосом Рогозина.

- Не смеши меня, старик, - лениво прохрипел собеседник президента "Эры". - Кто бы плакался!..

- Плакаться у меня и в мыслях не было, - сердито огрызнулся Рогозин. Но я же не "челнок" какой-нибудь, не торгаш с базара, я бабки в чулке не храню, они у меня работают. Чтобы собрать полмиллиона зеленых, мне нужно хотя бы три дня. Это минимум, ясно?

- Не забудь про паспорт с московской пропиской, - напомнил хрипатый.

- А какая-нибудь другая прописка тебя не устроит? - недовольно поинтересовался Рогозин.

- Не устроит. Я тут родился и вырос, и помереть хочу тоже тут. Да ты не бойся, в гости ходить не буду. Закончим дело и разбежимся, как котики-песики после случки.

- Надеюсь, - сухо сказал Рогозин.

- Знаешь, - сказал вдруг хрипатый странно изменившимся голосом, кантовался я как-то на пересылке в Крестах, и встретился мне там один очкарик из образованных, вот вроде тебя, только не такой гнилой, пожалуй... Переехал он кого-то, что ли, на тещиных "жигулях". Он мне одну вещь сказал, так я ее на всю жизнь запомнил. Мы, говорит, пуще всего не любим тех, кому какую-нибудь подляну кинули. У него это, конечно, красивее звучало, глаже, но за смысл я ручаюсь.

- Я спешу, - напомнил Рогозин.

- Спеши, спеши. Не стану задерживать. Твое время на вес золота, ясно даже и ежу...

Чек услышал, как щелкнул, открывшись, замок дверцы, и встал, почти не чувствуя под собой ног. Где-то на заднем плане, на самом краю сознания, все еще пульсировало монотонное: "Свешникова - одиннадцать лет... Свешникова.., одиннадцать лет... Свешникова..." Он двинулся к выходу, машинально играя в кармане кнопками пульта, заставляя направленный микрофон почти бесшумно поворачиваться на штативе вслед за хромым человеком с волчьей физиономией. Он увидел, как отъехал от бровки тротуара длинный золотистый "бьюик", и ускорил шаг, почти перейдя на бег, когда заметил, что человек, за которым он следил, подошел к припаркованной метрах в двадцати от его "хонды" белой "девятке". "Сейчас сядет в такси и уедет, - лихорадочно подумал Чек, - и тогда поминай, как звали. А упускать его нельзя. И Канаш не велел, и.., и вообще".

Он остановился как вкопанный, услышав разговор своего "объекта" с водителем "девятки". Разговор был какой-то странный, совершенно непонятный, словно Чек опять пропустил половину из того, что говорилось.