Андрей Воронин - Без единого выстрела

- Мочи его, сява! - проревел он, боком падая на пол, чтобы не угодить под картечь.

Чек автоматически нажал на оба курка, но вместо грохота и дыма услышал только тишину. Милиционер уже обернулся, наполовину выхватив из кобуры пистолет. Чек понял, что его могут убить прямо сейчас, и в голове у него вдруг наступила зима - морозная, белая, звенящая и предельно прозрачная. Он взвел курки даже раньше, чем успел об этом подумать, и выпалил дуплетом.

Ему показалось, что участковый взорвался, как монстр из компьютерной игры, но это, конечно же, был обман зрения. Один заряд попал ему в грудь, второй угодил прямо в лицо, превратив его в кровавую кашу. Чек разжал ладонь, и обрез, брякнув, упал через выбитое окно на пол.

Баландин сел, тряхнул головой и широко провел по лицу беспалой ладонью, стирая с него брызги крови и какой-то темной слизи. Вид его от этого отнюдь не улучшился: хромой волк выглядел так, словно только что загрыз участкового зубами.

Чек отступил от окна, не чувствуя под собой ног, и тоже провел ладонью по лицу, почти уверенный, что, когда он поднесет ладонь к глазам, она окажется в крови. Мертвый участковый все еще издавал какие-то булькающие звуки - жизнь покидала его большое тело вместе со свободно вытекавшей на гнилые половицы кровью. Чек поспешно отвернулся и сложился пополам. Его вырвало. В носу защипало, из глаз сами собой полились слезы. Задыхаясь от кислого запаха рвоты, Чек с трудом разогнулся и увидел прямо перед собой разрисованное кровавыми полосами лицо Баландина.

- Ну, ну, - каким-то непривычно теплым голосом сказал тот, спокойнее, браток. Впервой оно всегда с души воротит. Помню, пацаном заставила меня мамка курице башку оттяпать, так я потом год курятину жрать не мог, ей-богу... Ну а что ты мог сделать, когда по-другому никак?

- Свалить я мог, - преодолевая новые рвотные позывы, пробормотал Чек. - Свалить, чтобы рожи твоей лагерной не видеть...

- - Мог, - неожиданно серьезно подтвердил Баландин. - Но ведь не свалил же! Значит, правильный ты мужик. Держи пять!

Он протянул руку. Чек ухватился за нее, не понимая, зачем он это делает: то ли для того, чтобы скрепить договор о дружбе и взаимопомощи, то ли просто для того, чтобы не упасть.

- Пять, - саркастически пробормотал он. - Ты считать-то умеешь? Где ты видишь пять? Чтобы было пять, как раз обе твои клешни нужны...

Его опять скрутило. Он поспешно оттолкнул изуродованную руку Баландина, отвернулся и выпустил на волю остатки своего недавнего завтрака.

- Ничего, ничего, - похлопывая его по спине, приговаривал Баландин. Привыкнешь, браток, я же привык... Ну, давай, что ты, как баба, в самом-то деле! Очухивайся скорей, сваливать отсюда надо. Как, говоришь, мамка-то тебя звала?

Чек повернул к нему бледное лицо с испачканным ртом.

- Чек, - упрямо прохрипел он.

- Ну, Чек так Чек. Все лучше, чем сява. Пошли, Чек. До поселка рукой подать, а эта мортира бабахает, как.., как мортира. Пошли, Чек.

- Пошли, - сказал Чек. - Черт, - добавил он, посмотрев себе под ноги, - грибов жалко...

***

- К вам посетитель, - интимно прошелестел голос секретарши по селектору.

"Вот черт, - подумал Канаш, мечтательно глядя в потолок. Он пребывал в превосходном настроении, поскольку еще не знал о самоубийстве бисексуального киллера. - Вот же голос у бабы! Если не знать, какова она с виду, можно прямо-таки влюбиться. Не голос, а реклама секса по телефону. К этому бы голосу да нормальные внешние данные - цены бы ей не было!"

- Кто там еще? - подавив зевок, спросил он. Валентин Валерьянович не выспался, поскольку ночь выдалась хлопотная.

- Его фамилия Забродов, - доложила секретарша тем особенным тоном, который яснее всяких слов говорил о том, что посетителя она не одобряет.

- Впервые слышу, - сказал Канаш.

- Он говорит, что пришел по делу какого-то Аверкина.

- Впервые слышу, - повторил Канаш, резко выпрямившись в кресле. - Кто он такой? Откуда? Из прокуратуры? Кто его пропустил?

Секретарша начала что-то говорить, но вдруг как-то странно пискнула, словно попавшая в кошачьи когти мышь, потом в селекторе что-то загремело, раздался отдаленный женский крик, полный праведного возмущения: "Стойте! Туда нельзя!", и дверь кабинета распахнулась, как от сильного порыва ветра.

Канаш одним быстрым движением открыл ящик письменного стола и положил ладонь на черневший поверх бумаг пистолет.

- Здравствуйте, - очень спокойно и даже приветливо сказал возникший на пороге кабинета сухопарый мужчина среднего роста. - Прошу извинить за вторжение, но мне нужно с вами побеседовать.