Андрей Воронин - Однажды преступив закон (Инкассатор)

- М-да, - с отвращением сказал Самойлов, закончив чтение. - Обожаю наших ментов. Недаром их в народе "мусорами" называют. Образец высокого стиля. На, ознакомься.

Он протянул бумагу Юрию, изрядно ее при этом помяв.

- Что это? - спросил тот, расправляя на коленях линованный казенный бланк.

- Протокол о твоем задержании. Управление транспортным средством в состоянии алкогольного опьянения, стоянка в неположенном месте, появление в общественных местах все в том же непотребном состоянии, скандал, драка, разжигание национальной розни, оказание сопротивления при задержании, повлекшее за собой нанесение телесных повреждений представителю органов охраны правопорядка, нецензурная брань - короче, полный букет. Не хватает разве что хранения оружия и наркоты.

- И что мне теперь с этим делать?

- Возьми в рамочку и повесь на стену, - язвительно посоветовал Самойлов. А лучше порви или спали. Только не здесь. Терпеть не могу, когда воняет паленой бумагой. Сразу второй том "Мертвых душ" на ум приходит. Как он мог!..

- Кто? - не понял Юрий.

- Да Гоголь же, - раздраженно ответил Самойлов и повернул ключ зажигания. Мотор с мягким, почти неслышным рокотом ожил, по бокам капота вспыхнули яркие, широко расставленные фары. - Николай Васильевич.

- Ах, Гоголь... А при чем здесь он?

Самойлов помедлил с ответом. Юрий заинтересованно взглянул в его сторону: похоже, Георгиевский кавалер слегка растерялся.

- Как это - при чем? - наконец осторожно возмутился он. - Он писатель, и я писатель... По-моему, связь налицо. - Он вдруг оживился и развернулся к Юрию всем телом. - Мистическая связь, я бы сказал! Гоголь сжег рукопись, а у меня аллергия на вонь паленой бумаги.

- Ага, - сказал Юрий, - понятно. Значит, вы рукописи не сжигаете?

Самойлов вперил в него острый взгляд своих воспаленных поросячьих глазок, осмотрел его с головы до ног, словно решая, не пристрелить ли ему наглеца сию же секунду из своего огромного гангстерского пистолета, и вдруг хрюкнул - тоже по-поросячьи, но вполне искренне.

- Вот наглец, - сказал он. - Ну и язычок... Нет, ты мне определенно нравишься! А вообще-то, жечь мне нечего. Я работаю на компьютере, так что... Сам понимаешь, нет ничего глупее, чем ради красивого жеста палить в ванне листы распечатки. Вот так и уходит из нашей жизни романтика - по капле, по песчинке... Гоголь сидел перед печкой, в темноте, в оранжевых отсветах, комкал бумагу, бросал в топку, перемешивал кочергой. Плакал, наверное... А мне достаточно нажать на клавишу, и готово: хочешь - повесть сгорела, а хочешь роман в трех томах. Только ты прав: я не Гоголь, мне мазохизмом заниматься некогда. Что написано пером, не вырубишь топором. Пусть денежки платят, а тиражи - хоть на помойку, хоть в котельную на растопку... Осуждаешь?

- Не мое это дело, - равнодушно отозвался Юрий.

- О! - Самойлов значительно задрал кверху пухлый палец. - Золотые слова! До чего же ты парень симпатичный! Помнишь, я тебе говорил, что наши дорожки пересекутся?

- Помню, - сказал Юрий. - Только меня удивляет, как вы ухитрились меня запомнить. Вы ведь, если верить вашим словам, особой памятью на лица и имена не отличаетесь.

Самойлов неопределенно хмыкнул и включил передачу. Машина мягко тронулась и выкатилась со стоянки.

- А вот запомнил, - после паузы сказал он. - Врезался ты мне в память, Юрий Алексеевич.

Юрий осторожно дотронулся до распухшей, кровоточащей губы и с сомнением покачал головой. Непонятно было, дурак Самойлов или просто притворяется. Он не знал, как себя вести в сложившейся ситуации: сделать вид, что не заметил писательского вранья, или все-таки пойти напролом и выяснить все до конца. Первый вариант был бы, несомненно, более дипломатичным, но Юрий до сих пор не научился играть в эти игры.

- Врезался, значит, - сказал он. - А как вы, позвольте спросить, узнали, что я в ментовке загораю? Вас ведь, насколько я помню, в этот раз со мной не было.

"Сейчас он скажет, что случайно проходил мимо и все видел, - подумал Юрий. - И чем, интересно, я тогда стану крыть?"

Но литератор, видимо, был чересчур уверен в себе, чтобы разглядеть вырытую Юрием специально для него яму. Он снисходительно усмехнулся и картинным жестом стряхнул пепел с сигареты в открытую форточку.

- Я ведь писатель, - сказал он таким тоном, словно разговаривал с последним недоумком. - А для писателя очень важно ощущать пульс жизни.., держаться, так сказать, в струе. Упустишь что-нибудь - и готово: то конкурент идею из-под носа свистнул, то журналисты все испошлили... Есть у меня в УВД свой человечек, так он мне постоянно свежие сводки поставляет - прямо по факсу, как в Европе. Красота! В работе, правда, помогает только иногда и очень слабо, но зато почитать бывает интересно. Так что я человечку своему плачу исправно. И мне забава, и ему лишняя копейка не помешает. А тут гляжу: ба! знакомая фамилия. Да в каком контексте! Набил рожи двум чеченцам и троим ментам. Надо, думаю, выручать парня, а то мент нынче пошел обидчивый, мстительный. Повесят, думаю, на моего Юрия Алексеевича все висяки, которые у них по сейфам с одна тысяча девятьсот затертого года накопились, и будет он у дяди гостить, пока коньки не откинет.