Андрей Воронин - Однажды преступив закон (Инкассатор)

В боковое окошко кто-то постучал. Юрий открыл глаза и невольно вздрогнул. Он унесся мыслями далеко от этого места и не сразу сообразил, где находится. Рука метнулась к тому месту, где должен был лежать готовый к бою автомат, но вместо холодного казенника пальцы сомкнулись на головке рычага переключения передач, и Юрий немного расслабился. Перед ним был вовсе не боевик - просто какой-то кавказец в кожаной куртке и черном кожаном кепи, похожем на кастрюльку. Из-под кепи буйно выпирала вороная, жесткая, как стальная проволока, шевелюра, о которую наверняка сломалась не одна расческа, смуглые щеки почти до самых глаз заросли колючей синеватой щетиной, а белки темно-карих, почти черных глаз были слегка желтоватыми и наводили на мысль не то о болезни, не то об очень нездоровом образе жизни. В вырезе черной рубашки, которая виднелась из-под незастегнутой куртки, поблескивала золотая цепь.

- На Казанский подбросишь? - спросил кавказец. Юрий без труда уловил знакомый акцент и подавил вздох. Ему невольно вспомнилась старая песенка-дразнилка с припевом: "Евреи, евреи, кругом одни жиды". Если бы тот, кто сочинил этот сомнительный шедевр, был жив по сей день, он непременно сделал бы героями своего произведения не евреев, а чеченцев. "Перебой с водой возник - воду выпил боевик". Что-нибудь в этом роде.

- Садись, - сказал Юрий, заводя мотор. Чеченец по-хозяйски разместился на заднем сиденье и немедленно закурил.

- Хорошая машина, э? - сказал он после недолгой паузы. - На помойке подобрал?

- Я тебя сюда силой не тащил, - не оборачиваясь, ответил Юрий. Остановить?

- Зачем остановить? - не понял чеченец. - На Казанский давай, поезд встречать надо. Придумал - остановить!.. - Он помолчал, сосредоточившись на своей сигарете, а потом заговорил снова. Тон у него теперь стал немного другим, и Юрий слегка насторожился. - Калымишь, брат? - спросил чеченец. Много за день получается?

- Что получается, все мое, - неприветливо ответил Юрий. - А что?

- Да так... Почему спрашиваешь? А что, а зачем... Интересно мне, понимаешь? На дороге никто не обижает?

- Бог миловал, - коротко ответил Юрий. Основная линия предстоящего разговора стала потихоньку вырисовываться, и он испытал облегчение. Уже много дней все пугали его наездом чеченской мафии, и он устал ждать. Теперь, по крайней мере, ожидание закончилось.

- Не правильно говоришь, земляк, - наставительно проговорил обитатель заднего сиденья. - Твой Бог здесь не в доле. Хорошие люди тебя берегут, не дают бандитам таксистов обижать. По ночам не спят, под дождем мокнут, жизнью рискуют... Как думаешь, они хорошие люди?

Юрий остановил машину, вышел и, подойдя к задней дверце, распахнул ее настежь.

- Я думаю, - сказал он, - что они такие же отморозки, как ты. Я передумал ехать на Казанский. Придется тебе ловить другую машину.

- Что такое, э?! - возмутился кавказец. - Что делаешь? Совсем глупый, да?

- Ты сам выйдешь, или тебе помочь? - сухо поинтересовался Юрий. - Учти, кругом лужи. В них можно ненароком упасть. Прямо мордой.

- Совсем ума лишился, ишак ненормальный! - ругался чеченец, выбираясь под дождь. - Смотри, земляк, жалеть будешь.

- Какой я тебе земляк, сволочь? Иди отсюда, пока цел. Тоже мне, ангел-хранитель на общественных началах.

- Возьми, - чеченец протянул ему двадцатидолларовую купюру. - За проезд платить надо. Все платят, один ты не хочешь. Возьми деньги, купи себе таблетки от головы. Она у тебя совсем плохо работает. Когда выздоровеешь, приходи на Казанский, спроси Махмуда или Ваху, тебе покажут. А пока больной, лучше за руль не садись. Совсем убиться можешь. На, бери деньги!

- Оставь себе, - сказал Юрий, - а то вдруг на гроб не хватит. Будь здоров, Ваха!

- Я Махмуд, - автоматически поправил чеченец. Юрий успел сесть за руль, высунулся из открытой дверцы и улыбнулся стоящему под дождем с двадцаткой в руке чеченцу.

- А мне один хрен, - вежливо сказал он. - Ты уж извини, Ибрагим.

***

Он заметил, что бешено газует на скользкой дороге, и немного сбавил скорость. Было бы очень глупо разбиться сейчас, после дурацкой угрозы чеченца, подтвердив тем самым его слова. Юрий попытался трезво оценить свое состояние и пришел к выводу, что не испытывает ничего, кроме раздражения. Помнится, такое же раздражение он испытал в ранней юности, когда мама впервые отпустила его в поход с ночевкой. Они полночи жгли костер и орали песни под гитару. Разумеется, никто при этом не позаботился закрыть палатку, и вторую половину ночи Юрий провел, бешено вертясь на мятом одеяле, размахивая руками и сходя с ума от монотонного комариного писка. Им тогда владело одно-единственное желание: встать, зажечь свет и перебить всех комаров в радиусе десяти километров. Но света в палатке не было, да и спать хотелось умопомрачительно, так что комары безнаказанно звенели у него над ухом до самого утра.