Елена Шапран - Узнать в толпе

Владимир чувствовал эту нервную злость, но все равно не торопился выключать диктофон. Он хотел сегодня поработать до упора, чтобы завтра во вторую смену немного отдохнуть – завтра будет дежурить старший лейтенант Тарутин, хороший простоватый парень, с которым у Владимира были более человечные отношения. Без трех минут одиннадцать Владимир повторил еще несколько фраз и снял наушники.

– Работу закончил, – устало сказал он, когда часы показывали ровно одиннадцать, встал из-за стола, подошел к двери и застыл в позе «лицом к стене».

Жогов сам выключил микрофон, спрятал в сейф все тетради и магнитофонные ленты, закрыл лабораторию и по тускло освещенному коридору отконвоировал Владимира к одиночной камере.

Владимиру сразу же захотелось упасть лицом вниз на кровать и спрятать голову под подушку, но он пересилил себя и начал умываться. Через пять минут открылось деревянное окошко в середине двери, и дежурный опер принес ужин.

– Держи свой чай, – поставил он на деревянную планку небольшой металлический чайник. – Горячий еще.

Владимир переставил чайник себе на стол, тут же налил полстакана и сделал глоток.

– Э…, подожди! – остановил его опер. – Вот сахар, шоколад, хлеб, масло.

– Я еще вчерашний не съел, – сказал Владимир, возвращая обратно небольшой кусок колотого шоколада.

– Не положено не есть, – вздохнул опер, но шоколад забрал и спрятал себе в карман. – Поужинаешь, поставишь чайник сюда. – Он подкатил столик на колесах поближе к окошку и ушел.

Владимир включил настольную лампу и начал ужинать. Честно говоря, есть не хотелось. Но не есть было «не положено». А «положено» ему было: сливочного масла 40 грамм, белого хлеба 400 грамм, 50 грамм сахара, 50 грамм шоколада, в обед две порции щей (по желанию) и сколько угодно черного хлеба. Чайной ложкой Владимир намазал масло на хлеб (нож иметь было «не положено») и съел его без всякого удовольствия. Потом долго и неторопливо пил сладкий травяной чай. Часы показывали два часа ночи, когда он, наконец, устроился на кровати. Долго не мог заснуть, думая о своей жизни, которая вступила в тупиковую стадию, и, засыпая, услышал тихий голос, напоминавший голос отца: «Надо выжить! Выжить любой ценой!»

Владимиру Муромцеву случилось родиться в дворянской семье. Его отец был родственником того самого Сергея Андреевича Муромцева – известного русского правоведа и председателя Первой государственной Думы. Отец закончил юридический факультет Московского университета и в 1916 году уехал в Германию читать римское право в Лейпцигском университете. У Владимира было безоблачное детство с гувернанткой и хорошим домашним образованием. И жизнь его замечательно сложилась бы, если бы в 1930 году после смерти мамы отец не принял решение вернуться в Россию. Они поселились в бывшем Казённом переулке, и отец начал преподавать в Городском училище. Но в 1932 году отца арестовали, и Владимир его больше не увидел.

Десятилетнего сына «врага народа» определили в интернат, где он с бывшими беспризорниками постигал основы столярного дела. В свободное время он любил разгадывать шарады и ребусы, сам их составлял и приносил в редакцию стенгазеты. Вскоре на его способности обратили внимание, и Владимира перевели в другой интернат, где он начал изучать криптографию, физику и математику.

Ему очень нравилось учиться. Он с удовольствием занимался сложными кодировками, сам разрабатывал шифры и легко находил ключи к другим шифрам. Владимир без проблем поступил в Московский университет на физический факультет и к началу войны успел закончить три курса. Отправиться добровольцем на фронт он не торопился: у него о Германии остались самые светлые воспоминания. Но в конце июля 1941 года ему припомнили и дворянское происхождение, и то, что он сын «врага народа», и определили его в 4-й отдел спецтюрьмы № 1 на 25 лет каторжных работ. Он понял, что жизнь закончилась.

В «шарашке» оказалось не так уж и плохо. До этого воображение ему рисовало этакую каторгу с кандалами и холодным бараком. Но было и тепло, и светло. Синий рабочий комбинезон его тоже устраивал. Вокруг были умнейшие интеллигентные люди, с которыми он с удовольствием беседовал. Небольшую камеру Владимир делил с пятью инженерами-физиками. Плюс – хороший паёк. Его работа (он называл это «послушанием») снова была связана с разработкой шифров, кодировкой и расшифровкой радиограмм. Первая смена начиналась в восемь утра и заканчивалась в двенадцать. Работали все в большом общем зале, где у каждого был свой рабочий стол, затем все шли обедать и отдыхать. Вторая смена начиналась в пять часов вечера и заканчивалась в десять. В субботу и воскресенье была одна смена. В распоряжении заключенных имелась неплохая библиотека. В таких условиях шесть лет пролетело довольно быстро. Ему было проще, чем другим – свиданий с родными он не ждал.