Валерий Поволяев - Первый в списке на похищение

За окном было душно, воздух набряк горячечной тяжестью – такой погода бывает только перед сильной грозой, но какая гроза может разразиться в сентябре? Сумасшествие какое-то, бред… Пора гроз прошла, наступило время невесомой серебряной паутины и домашнего, как от печки, тепла бабьего лета. Бабье лето, романтическая пора…

Она прислушалась: не раздастся ли где-нибудь неподалеку раскат грома? А так захотелось, чтобы гром раздался! Вначале один, задавленный, глухой раскат, потом второй и третий, затем по улице пробежится резвый разбойный ветер, он обязательно должен пробежаться – ветер, собирающий в кучки разный мусор, пластиковые пакеты из-под печенья и орехов, обертки «баунти» и «марса», тортовые картонки и плоские, похожие на книги коробки с намертво – не соскрести, – прилипшими остатками пиццы, фантики, алюминиевую облатку различных заморских шоколадов, прочую дрянь; потом ветер утихнет, развернется где-то вдалеке и вновь промчится по улице, вызывая ощущение легкости, невесомости, после второго круга почета сделает третий, а следом, после минутной паузы, когда бывает слышно, что творится даже на облаках, в землю с барабанным грохотом врежутся первые капли дождя. Тяжелые, как свинец.

И пойдет тогда, и пойдет. Старухи в такой дождь молодеют, превращаются в юных, по-ведьмински опасных вертлявых девчонок, способных грешить где угодно и с кем угодно, мертвецы радостно бряцают своими костями в могилах. Он заставляет жить, этот дождь, заставляет петь, заставляет сбрасывать с себя годы, будто громоздкий ненужный груз…

И город, он совсем иным становится во время дождя. Особенно если дождь этот идет летом. Летние дожди – они как праздники. Праздники же, известно всем, долго длиться не могут, бесконечные праздники надоедают, бывают горьки. Праздники должны быть короткими. Так и дожди.

Летние дожди не в пример осенним – короткие.

Очень хотелось, чтобы сейчас прошел дождь, город мигом бы вздохнул свободнее, слишком уж тяжело он переносит необычную сентябрьскую жару. Город давит на людей, давит на самого себя, и гнетущее впечатление от этого пресса уже долго не исчезает – оно никак не может пройти. Складывается такое впечатление, что оно вряд ли пройдет вообще.

Ну что, гремит гром или нет? Увы. Доносится лишь многослойный шум улицы и больше ничего. Даже криков птиц не слышно. То ли покинули птицы Москву, то ли затаились.

20 сентября, среда, 15 час. 55 мин.

У Высторобца имелась в офисе своя комнатенка – глухая, будто фоб, без единой щели, выводящей на улицу, с медной решеточкой воздуховода, врезанной в потолок. В комнатенке пахло хорошей кожей – Высторобец купил полтора десятка подмышечных кобур для пистолетов, восемь штук раздал – пять охранникам, две вручил шефу – Белозерцеву тоже потребовались кобуры для личного пользования, одну отдал первому заместителю Белозерцева, а семь штук развесил по стене, будто предметы прикладного искусства, призванные украшать всякий безрадостный интерьер. Запах от кобур стоял, как от целого кожевенного завода – резкий, цепкий, способный впитываться в ткань, в химические покрытия, в мех, в шерсть – даже если Высторобец сдернет весь этот «декоративный» набор со стены, запах все равно останется. Поселился он здесь надолго.

Высторобец открыл сейф. Главной «мебелью» – или «аснавной мебэл», как иногда на чеченский манер выражался Высторобец, в комнатенке начальника безопасности «Белфаста» был сейф – тяжелый, старый, производства давно угасшей немецкой фирмы, его невозможно было взять даже противотанковой гранатой, так добротно был он сварен. Все остальное, что находилось в комнате, было лишь приложением к сейфу. Высторобец положил пачку полученных от Белозерцева долларов в конверт, заклеил прозрачной липучкой, сверху написал крупно, печатными буквами: «В случае, если я погибну, прошу передать моей жене Елене Алексеевне». Подписался.

Потом из трех помповых «винчестеров», находящихся в сейфе, он взял один, с черным тусклым ложем, подкинул в руке, проверяя, как ружье ложится в ладонь, отрицательно покачал головой – тяжеловатое, неудобное, шума от него много. Можно было взять пистолет – их в сейфе было около десятка, – имелись и старые, фронтовые, совершенно безотказные, с облезлой сталью ТТ, ставшие любимым оружием у киллеров, и «макаровы», ни разу не побывавшие в деле, густо обработанные тавотом, и нарядный вальтер с дубовыми щечками, врезанными в рукоять, и испанский «стар».