Вера Авалиани - Персональный миф. Психология в действии

Кстати, именно такую «кликуху» мне и дали две редакционные подружки-красотки Наталья и Ольга. Они, так же, как и моя мама, не находили во мне ничего достойного внимания, поэтому их удивлял мой успех у парней. Да и не было во мне ничего никуда выдающегося. Кроме серо-синих глаз на маленьком лице с правильными чертами во мне есть что-то сверкающее внутри, из-за чего лицо всё время меняется, и любой человек – независимо от пола и возраста – просто хочет это наблюдать. Вряд ли тогда моя привлекательность была сексуальной. Но я имела какую-то власть над парнями – необъяснимую, непоказную, данную мне от рождения, а не заслуженную. Впрочем, все это чувствовали и подчинялись даже до того, как меня в двадцать три года – через месяц после прихода в республиканскую газету сделали заведующей самого главного отдела. И редактор с какими-то благоговением в голосе, без всякой, кстати, игривой подоплёки заявил на планёрке, что делает ставку на меня. Что вызвало зависть и возмущение. Но буквально через день все внутренне согласились, что он прав. Вот и на престижные курсы меня отправил тот же редактор. И это тоже показалось естественным теперь уже всем. Даже наши редакционные дивы, оценивающие людей исключительно по одёжке – с первого до последнего мига общения, перестали коситься на моё единственное платье – так оно мне шло.

А в Москве я почувствовала себя в своём праве, в своём ритме, в своей среде. Я узнавала подворотни и арки, которые не показывали по телевизору. Но мне некогда было вдаваться в ощущение дежавю, потому что жизнь во мне бурлила. Почему-то всё время иностранцы кидались подносить мне чемодан, целовали руки и открывали двери. Дома с ними было туго в советские времена, поэтому я ещё не знала, что мне предстоит постоянно олицетворять свою страну для иностранцев – так позже было написано в моём гороскопе, который я сделала лет двадцать спустя. А в высшей комсомольской школе парни из ГДР и поляки просто наперебой умоляли меня о свидании. И это было приятно. В душе моей поднимался победный хмель, который только добавлял мне шарма. Я купалась в своей популярности, строя глазки направо и налево. Лихо заломленная беретка и белое пальто в стиле барбери смотрелись шикарно. Их я купила на всю первую свою зарплату. Я шалила и подшучивала, кокетничала и дразнила.

В первый же день я хотела увидеть Москву-реку. И когда на громадном горбатом мосту открылась перспектива на город внизу и на ширь реки – в этом было что-то… имперское. Грандиозное и возвышающее одновременно. Будто крутой разворот плеч опричника, поднявшего город на грудь. И река эта, будучи женского рода, почему-то сразу дала мне понять, что изменится течение моей жизни силами этого города-великана.

Был апрель, холодный день, в котором ещё пахло зимой. Но деревья стояли, как будто выскочили из постели, из-под белого одеяла на утренний холод кухни, чтобы вопреки всему окунуться в весну, как в тепло метро, где цветут только глаза влюблённых, а больше и нет пока ничего живого. Но уже скоро оттают все.

И вот теперь в автобусе я видела, что точно так же, как я, приходят в восторг от размаха Москвы и иностранцы. Но мне уже было не до них.

Чёрные, горящие такой любовью глаза меня просто околдовали и возвращали к себе вновь и вновь. Алёша смотрел на меня так потрясённо, что водитель, как и все в автобусе, удивлённый нашей реакцией друг на друга, в микрофон попросил «играть в гляделки сидя».

Но я прошла дальше и села рядом с красавцем-чехом Ярославом. Его волнистые волосы, рельефные мышцы, двухметровый рост не могли не впечатлять. Он зажурчал мне в уши комплименты мягким, вкрадчивым голосом. Так что этот гламурный парень, больше похожий на артиста, чем на журналиста, как-то перебил мне осознание того, что сбылся мой сон.

Но едва мы доехали, как меня стал преследовать неотрывный взгляд Алёши. Но он не подходил ко мне, не представился тогда. Он ревновал к Ярославу, который, конечно, был самоуверенным красавцем с мягким юмором и неплохим знанием русского. Алексей Ирин – студент МГИМО в этой компании журналистов, он не мог к нам подойти. Но он не смотрел на военные современные самолёты – самое интересное, что можно представить для парня его возраста, он не смотрел на чехов и словаков, которым переводил экскурсию. Он просто не отводил от меня глаз. Парни уже над ним смеялись. Все его поддразнивали. Но Алёше было плевать на все приколы, он только снисходительно улыбался, давая понять, что оценил их юмор. И вот когда мы столкнулись с ним в дверях, он смотрел на меня прямо и неотрывно, и мне уже некуда было отводить глаза, я поняла, что он не сказал ни слова, но я знаю, что он – моя судьба. Стало так благостно, мне даже показалось, что я заплачу от облегчения, что вот кончилась настороженная, жёсткая полоса жизни.