Ольга Волошина - Портрет смерти в полный рост

Костя Давыдов отправился за напитками для дам, Анна с Катериной зашептались о чём-то под декоративной аркой, увитой пёстрыми лианами. Видимо у них накопилось много общих литературно-детективных проблем. Мы с Варей остались вдвоем возле рыжего дивана. Как старшая родственница, я решила начать разговор:

– Вы, Варенька, кажется, долго были за границей. Наверное, теперь трудно привыкать к нашему быту и неевропейскому сервису. Впрочем, и не азиатскому тоже.

– Честно сказать, я этого не замечаю. Я приехала похоронить родителей, ну, то есть маму и Влада. Папа умер так давно, что я успела привыкнуть к Владу, как к родне. Если б я могла подумать, что не увижу их больше, давно бы вернулась.

Ох, как это я так! Понятия не имела о несчастье в семье не самых дальних родственников. Если бы отец был в Москве, он бы знал. Но он как всегда в экспедиции, а я ни с кем не общаюсь, мне ни до кого нет дела. Надо было как-то реагировать, сочувствовать, проявлять какое-то участие, но не умею этого совершенно.

– Но ведь вы там работали, а не просто так…

– Ну да, и все же… Как оказалось, работы и здесь полно. И довольно интересной, вот этот Давыдовский проект, например. А недостававшего мне там общения с мамой и Владом уже ничем не заменить. Ничего не вернуть, не поправить… Если б не Соня, я долго ещё не пришла бы в себя. Не смогла бы даже взяться за эту работу… Она просто ангел, так ненавязчиво помогает и только там, где нужно. И все проблемы с похоронами взяла на себя, я была ни к чему не пригодна… Только она упорно называет себя моей тётей, а мне от этого неловко.

– Сонечка и в самом деле всегда была очень внимательна, – заметила я, про себя удивившись, что это может быть правдой. Наверное, я действительно непростительно равнодушна к своей родне.

– Она такая сердечная и заботливая. А ведь именно у неё были причины плохо относиться к маме. Влад будто бы ухаживал за Соней, а женился на маме. Я была тогда ребёнком, но что-то такое припоминаю.

– Да, Сонечка абсолютно не злопамятна, – подтвердила я, снова сама удивляясь сказанному.

– А здесь очень мило, и все эти знаменитости такие забавные. Как фигурки из театра марионеток…

– Которыми умело управляет милая Соня, – я рассмеялась, представив себе ниточки, тянущиеся от наманикюренных Софьиных пальчиков к ручкам-ножкам именитых гостей.

Варвара рассмеялась вслед за мной.

***

Вечер у Теодоровны удался. Мне могут ещё пригодиться знакомства с Сонечкиными гостями. Жаль, нельзя было туда Ксюху послать, она ведь у нас книжки пишет. Вставила бы их всех в сюжет, колоритные бы вышли персонажи.

«Макс подхватил Бэлу под руку и повел её через огромный зал к барной стойке. Навстречу им уже спешила красивая девушка с тремя бокалами шампанского на маленьком подносе. Лёгкая фигурка в белом, перехваченная золотистым поясом в тонкой талии, освещенная янтарным светом низких ламп, расставленных между стендами, казалась нимфой, сошедшей с картины маэстро Грея. Она и в самом деле позировала отцу для картины.

– Хороша! Просто божественно хороша, – прошептала балерина, не сводя с Дорианны восхищённого взгляда. И обратилась к своему спутнику: – Ну признайся же, Макс, что этот сюжет гораздо прекраснее любого живописного полотна. Но красота человеческого тела – увы! недолговечна. И оттого она ещё привлекательнее. Хочется обычно того, чего не бывает.

– Ты всегда слишком восторженно всё воспринимаешь. Эта юная фея не в моем вкусе. Но я готов согласиться с тобой, что она довольно мила.

Дорианна подошла к балерине и скульптору, протянула им поднос с бокалами и произнесла высоким голосом, слегка прерывающимся от хорошо отрепетированного волнения:

– Очень рада видеть вас здесь! Позвольте предложить шампанского.

Макс снял с подноса бокал для балерины, затем и сам поднёс к губам искрящийся напиток. Анна взяла последний бокал себе, поставила пустой уже поднос на скамью и заговорила, пока гости были заняты шампанским:

– Даже не спрашиваю, как вам вернисаж. Папина живопись не всем нравится, а мои картины вряд ли могли прийтись вам по вкусу. Маэстро Грею не удаётся научить меня этому волшебному искусству, видимо, как раз потому, что я его дочь. Но видит Бог, ничто не волнует меня больше, чем умение переносить такую недолговечную красоту на полотно, оставляя её людям. Жаль, что мне это пока не удается, – и девушка подняла большие, чуть грустные глаза на балерину.