Фридрих Незнанский - Убить ворона

Вторая фотография изображала пожилую женщину с малышом на руках. Старуха не смотрела в объектив, а обращалась к кому-то не попавшему в кадр. Открытые, светлые глаза ребенка смутно напоминали холодный металлический блеск взгляда Чиркова. Турецкий внимательно осмотрел снимок. Та сторона фотографии, куда глядела женщина, была аккуратно отстрижена ножницами. «Чистая случайность или кто-то убрал ненужный персонаж?» Александр сложил находки в папку.

На дачу Чиркова он ехал с твердым предчувствием, что именно там стоит искать нечто важное, – крючок, за который можно зацепиться. На эту мысль навела его обстановка в квартире Чиркова, ее неуловимый сентиментальный дух, сочетающийся с бравадой. Предельно осторожный, хитрый, коварный волчара имел в душе какую-то сквозную рану, слабое место, которое обязательно должно было сочиться незаметной сукровицей. Снег в обширном чирковском имении уже почти растаял, обнажая кострище с мангалом для шашлыков и кучу мусора, которую, по-видимому, не убирали, дожидаясь таяния. В отличие от квартиры в загородном доме обстановка была скромной, с обветшалыми массивными шкафами, резными пуфиками и столиками, тоже не первой свежести. Казалось, ожидания обманули Турецкого – здесь не только все дышало первобытной пустотой, отсутствием какого-либо клочка бумаги, но даже не красовались такие любимые хозяином вазы. Вещей было мало – две-три рубашки, бритвенные принадлежности да пухлый, едва втиснутый на короткую книжную полку том «Птицы и рыбы».

Турецкий пошлялся по просторному двухэтажному дому, вяло отмечая засохший кактус, картину с видом Италии и засыпанную кормом, невычищенную клетку для птицы. Обитательница клетки, по-видимому, приказала долго жить. Рядом валялись ванночки.

«Странно, опять эти ванночки», – подумал Турецкий. Но так, отстраненно. Мол, бывают же совпадения. В другой раз он за эти совпадения уцепился бы мертвой хваткой. Но здесь – совсем другой случай. Как говорится, где бузина и где Киев.

Но стоило ему отвернуться от клетки, как горячая волна нахлынула к сердцу. Что-то внезапно промелькнуло в его голове, вспышка мгновенного озарения – узелки разорванного клубка.

И так же мгновенно погасло… Турецкий объяснил это накопившейся усталостью, беспрерывным напряжением сил. В голову лезли чудовищные, невероятные картины, как непрошеные сны в навязчивом кошмаре. Но вдруг его словно пригвоздило к полу. Александр стоял в спальне второго этажа, такой же пустой и гулкой, как и другие комнаты. Раздольная кровать с двумя тумбочками по бокам и кресло напоминали гостиничный номер, однако справа за спинкой кровати притаилась крохотная дверца. Это был не чулан, не выход на чердак – маленькое отверстие, где помещалась колонка для обогрева дачи. Сюда в бачок следовало заливать тосол. Согнувшись в три погибели, Турецкий зажигалкой осветил темный уголок. Скрываясь от посторонних глаз, у желтой трубы примостилась школьная тетрадка. Это была домашняя бухгалтерия Виктора Чиркова. Расчеты с домработницей, затраты на электричество, зарплата дворнику на даче. Но одна запись в разлинеенной строчке хозяйской тетрадки стоила многих изысканий. Каждый месяц Чирков аккуратно выставлял три буквы «ЛАС», а напротив них сумму в семь тысяч долларов. Между отсыревшими страницами нашлось и несколько квитанций, на которых значился счет переводимой суммы.

Добыча оказалась в общем-то неплохая; во всяком случае, теперь у Турецкого был план дальнейших следственных мероприятий.

Леонид Аркадьевич Сосновский весь год проживал с семьей на даче. В московскую квартиру наезжал только в случае неотложных дел, да и то ненадолго, а при первой же возможности бежал из грязного, шумного города на природу к горячо любимой жене, детям и внукам. Семья у Леонида Аркадьевича разрасталась, словно ползучий вьюнок по стенке. Три сына обзавелись тремя эффектными требовательными невестками, и появление внучат стало чуть ли не ритуальным ежегодным действом в семье Сосновских.

– Какие люди! – Леонид Аркадьевич явно не слишком обрадовался, увидев у калитки «важняка» из Генпрокуратуры. Сам хозяин, несмотря на прохладную погоду, расположился в шезлонге на дворе и просматривал какие-то листочки. – Люблю на природе поработать. Едва весны дождался и сразу на улицу. Не нам сидеть в душных кабинетах. Вы, я вижу, тоже предпочитаете путешествовать.

– Не геройствуйте без толку, Леонид Аркадьевич, ваша профессия к особой подвижности не располагает.