Вячеслав Белоусов - Коварная дама треф

— Ба, Лавруша, что говоришь-то? Пьян совсем! Ты сколько же выпил, горе ты мое! — Варвара вскочила на ноги, заохала, заахала, полезла в шкафчик проверять содержимое, а Лаврентий уже завелся новой закорючкой.

— Значит, ясновидящая твоя бабка Стефания?

— Не говори так про нее. Грех это.

— Ты верующая, что ли, у нас, Варвара Исаевна?

— Я крещеная.

— Прости. Прости покорно. Ни слухом ни духом, как говорится.

— Стефания Израэловна с картами разговаривать умеет. Богом ей это дано. Она и по картам Таро может, и по камням сказывает, а однажды мне по Луне гадала.

— Это на что же?

— Не скажу.

— Сказки все это.

— Думай, что хочешь. А я верю ей. И люди к ней обращаются с разными своими тайнами. Никто слова плохого после не сказал.

— Все исполнилось?

— Не знаю. Только никто второй раз не приходил.

— И ты веришь?

— Верю. Только боязно мне. Потом страшно становится, когда наперед о людях все узнаешь. Стефания Израэловна мне порой доверяла секреты некоторых. Я особенно страшусь о болезнях слушать, о смерти скорой… Мама перед глазами стоит.

— Ну вот что! — Лаврентий сверкнул очами, тряхнул кудрявой головой. — Веди меня к своей Стефании! Наслушался я твоих сказок. Проверим на деле.

— И не подумаю.

— Почему?

— Пьян ты. Стефания Израэловна пьяным не гадает.

— Это почему же? Она не мне гадать будет. Мне ее гадания не нужны. Я о Светке хочу все узнать.

— Она же умерла? Что про нее узнавать?

— А кто ее убил? Пусть скажет.

— Бог с тобой, Лавруш. Что ты! Не знаю я, возможно ли такое гадание.

— Я понимаю. Я не буду требовать невозможного. Пусть скажет — убита Светлана кем или сама с жизнью покончила?

— Не знаю я, Лавруш. Страшно все это. Рассказала я тебе, а все зазря. Заругает меня Стефания Израэловна.

— Не бойся. Она и не узнает ничего. Я спрашивать буду.

— Не пойду я.

Но он ее уговорил. Посулами и лаской, мольбой и угрозами, только сдалась Варвара, и они в тот же день к вечеру, когда Лаврентий отлежался и пришел в себя, отправились на Криуши, где проживала небезызвестная гадалка, белая ведунья Стефания Израэловна в замужестве Ливицкая.

На улице дождь, а здесь тихо было, когда они вошли, дверь-то Варвара и здесь своим ключом осторожненько открыла, шепотом повторяя два слова: «может спит?». Комната в старом деревянном доме просторная, полупустая. Стол круглый посредине, печка в углу, ближе к ней, возле стола, кресло-качалка, в ней хозяйка спящая, а за спиной у нее торшер вполне современный с одной лампочкой тусклой. Кошка на руках, похоже, тоже спала. А как они появились, спину выгнула, на пол к ним, и замурлыкала у ног Варвары.

— Явилась, гулена, — открыла глаза и старушка, накидку темную с головы на плечи сдвинула, седая вся, светлее лампочки в торшере. На Лаврушку глаз не подняла, а сказала:

— Кавалером разжилась, это не Павла ли Моисеевича сынок?

— Здравствуйте, — замер на пороге Лаврентий, старушка впечатляла.

— Что же столбом в дверях стыть? Варвара, усаживай молодого человека. Родители, поди, гуляют еще по заграницам?

— Гуляют, — кивнул Лаврентий, решительность покинула его при первом же взгляде на ведунью.

— Накрой стол, Варя. Угостим чайком Лаврентия, — она приостановилась. — Уж не знаю, как величать вас, да будто молодые, не обидитесь, если я просто, по имени?

— Я не за этим, Стефания Израэловна.

— Знаю, молодой человек, знаю, — успокоила она его, качнув ладошкой. — Только чего же отказываться. Вы чайком побалуйтесь со мной, а я попробую на ваши вопросы ответить.

— Как? Я же еще и не заик…

— Только не все карты сказать могут, — опять остановил его возглас старушки. — Есть такое, о чем они предпочитают молчать. Или не всем все скажут. Так что не взыщите. А отказывать я никому не отказываю, если человек приходит с добром. Не ко мне приводит судьба человека, путь его Господом Богом означен. Сам он не ведает, что творит. А у тебя, друг мой, вижу в глазах печаль за друзей твоих. Корысти в тебе нет никакой, так что успокою тебя. Не волнуйся. Спрошу я карты про твое беспокойство. А что они ответят, мне пока неведомо.

Говорила старушка, а речь ее, будто ручеек шелестел, не натыкался на бережок, обтекал ласково камушки встречные, целовал волной песочек. Лаврентий словно спал и все во сне сладком ему виделось. Как вошел на порог, присел, так и опустилась ему на плечи благодать, хмель — не хмель, дрема — не дрема, только и не трезвый он, малохольным каким-то себя почувствовал. Так до конца, пока из дома не вышел, ничего другого не ощущал.