– Идеями? – переспросила бабушка иронически.
– Ну да. Вот… совсем недавно писателей на дачах прятали, а они из себя истопников изображали. В семидесятые годы это было, Леонид Ильич Брежнев такие игры с писателями очень уважал! А тогда? Разве не скрывали?
У Анфисы загорелись глаза, и вдруг ей стало весело:
– Слушай, бабушка, а что? Это идея! Может, у нас на участке была подпольная типография?! Может, здесь «Искру» печатали?! И этот приезжал… как его…
– Кто?
– Бауман, вот кто!
Бабушка помолчала, а потом закурила.
– Почему Бауман?
– Ну, не знаю. Он вроде все эту «Искру» перевозил! Ну вот. В подполе был печатный станок, а через подземный ход они уходили, когда наезжал урядник. А?
Воцарилась пауза.
– Во всем этом нет ничего смешного, – отчеканила Марфа Васильевна через некоторое время и рассерженно постучала тонкой сигареткой о край пепельницы. Потом прищурилась и посмотрела на дым. – Решительно ничего, моя дорогая. Все это очень и очень печально. Игры с огнем никогда не кончаются ничем, кроме пожара. Они очень увлеклись, играя с огнем. Не знаю, при чем здесь наши предки, но… но это вполне возможно, – заключила она с печальной твердостью, как бы признавая и свою ответственность за содеянное. – Вы правы, Юра. Прадед, кажется, даже в Петропавловке провел несколько недель, именно за помощь «Народной воле». Отец потом его… поручился за него – или залог внес, что ли! Это они тогда все эту ерунду революционную из Германии привозили, из Дерпта. Все им казалось, что, как только они государя низложат, страна заживет по-другому, весело, радостно!.. Все будут трудиться на собственное благо и во имя высоких целей. Только твой Бауман, – язвительно заметила она, обращаясь к Анфисе, – тогда еще не родился.
– Нет, – вдруг серьезно сказал Юра. – Вы не правы, Марфа Васильевна.
– Он еще спорит! – простонала с дивана Клавдия Фемистоклюсовна.
– Никто не хотел никакого блага. Может, десяток человек из… образованных, а остальные… Для остальных это все была только борьба за власть. Не за идею. Власть привлекательнее всего остального, и ничего нового в этом нет со времен убийства Цезаря. Этих, которые боролись за идею, просто использовали те, которые боролись за власть. А террор и тогда, и сейчас – просто террор. Борьба против своих. Война с мирным населением. Идеалы тут ни при чем, Марфа Васильевна.
– Террор? Кто говорит про террор?
– Я говорю, – тихо сказал Юра. – «Отпусти им, Господи, ибо не ведают, что творят»!
Марфа Васильевна перестала постукивать папироской, Клавдия прекратила стонать и перекладывать на голове тряпку, Анфиса, страсть как любившая «умные разговоры», больше иронически не улыбалась. То ей все было смешно, когда она думала про Баумана, а тут перестало.
– Так, кажется, великая княгиня велела написать на могиле террориста, убившего ее мужа?
Все молчали. Дымилась бабушкина сигарета.
– А надо было на террор отвечать террором, – с силой сказал Юра. – Как Ленин впоследствии! Вот уж кто ничего не боялся, и за душу свою бессмертную не хлопотал! А они все прощали, потому что им так Господь велел!
– Ты споришь с Господом? – почему-то на «ты» спросила его Марфа Васильевна. – Напрасно.
– Я не спорю с Господом! Я спорю с людьми, которые позволили проделать с собой то, чего нельзя было позволять! Почему я должен прощать какому-то подонку смерть своего любимого человека?! Только потому, что Господь призывал прощать?! Но я не могу простить, я не бог! Это он может, потому что он… он знает все лучше нас и очень давно живет, а я не могу! Я готов забыть, но простить – никогда! И самое главное, что я не хочу, – вдруг добавил он свирепо, – не хочу прощать. Я здесь живу, и то, что они когда-то сделали со страной, они сделали и со мной. Я всю жизнь занимался грязной работой, подчищая за мерзавцами, которые на свет родились только потому, что великая княгиня когда-то простила того подонка! Если бы она не простила, мерзавцев было бы меньше, как вы не понимаете?!
Все молчали и смотрели на него, и Клавдия Фемистоклюсовна, сдернув с головы тряпку, приподнялась и села на диване, и у Марфы Васильевны от сигареты отвалился столбик серого пепла и неслышно упал на скатерть. Она даже не заметила.
Анфиса Коржикова подошла к нему, взяла его за запястье и пожала.
– Ничего, – сказала она. – Все нормально, Юра.
Вид у него был довольно дикий.
Бабушка моментально взяла все в свои руки. Велела Клавдии перестать валяться, смахнула пепел в пепельницу, потребовала чай, ватрушку и бутербродов с колбасой. Клавдия захлопотала, Юра посидел-посидел, закурил и расслабился, и разговор от высоких материй перешел к более приземленным.
Читать дальше