Влад Костромин - В Бобровке все спокойно (Шпулечник-3)

– Стиляг и хиппи мы били, – обрадовался Малахай, – когда я в армии служил. И про безродных космополитов замполит нам рассказывал.

– Вот видишь, – покровительственно похлопал его по плечу папаша, – дело тебе уже знакомое, освоенное, не дашь промашку, не ударишь в грязь лицом как абы кто бы, будешь вести себя, как полагается крепкому профессионалу. Ну, за победу!

Они выпили.

– Не переживай, Зигзаг. Мы будем бороться с преступностью, но при этом будем действовать решительно и профессионально, проявляя осторожность, будучи осторожными и мудрыми как змеи. Но чуткими, как луна, отражающаяся в черной воде старого пруда в графском парке. Без всякой тупой бронетанковой бравады и гнилого шовинизма и шапкозакидательства, что есть две стороны одной медали, обе мерзко-приторные. Но сильные духом, как сильные духом.

– Ладно.

– Мы с тобой останемся в народной памяти как красный командир Чапаев и его верный помощник и соратник Петька, как комиссар Каттани 16в «Спруте», как комиссар Жюв в «Фантомасе» 17, как Сухов и Петруха в «Белом солнце пустыни»!

– Восток – дело тонкое, – вспомнил сосед. – А можно как товарищ Сухов и Верещагин?

– Почему нет, – широко махнул рукой захмелевший отец, – для хорошего человека и Верещагина не жалко, бери! Главное, вовремя уйти с баркаса. Тем более, сам понимаешь, нам за державу обидно, посему и боремся с преступностью и грозим отсель шведу.

– Мы и шведов будем бить? – осторожно уточнил сосед.

– Только так, – кивнул папаша, – будем бить шведов, как шведов под Полтавой. Я буду как Петр первый, а ты как мой верный Меньшиков, будешь воровать у меня веревки. Но это не важно, важно, что все будут благоговеть перед нами!

– Про нас анекдоты будут рассказывать? – смутился Малахай.

– И анекдоты будут, и пьесы будут, и даже художественный фильм снимут, – несло отца, – в четырех сериях. Непременно в четырех. Представь, – отец вскочил на ноги, вытянул руку вперед и закатил глаза, будто действительно прозревая наступившее будущее, – какие перспективы: молоко льется рекой, поля цветут, комбайны носятся, солома соломится, сено сенится; сок березовый по весне хлещет струей, будто вода из пожарного брандспойта; куры несутся по пятку яиц в день. Лепота, картина маслом и всеобщая пейзанская пастораль и явная благодать с растворенным в воздусях полным благолепием. Практически палаты царские белокаменные, чертоги райские. Почти что на Марсе яблони цветут, почти Рио-де-Жанейро, почти коммунизм в отдельно взятой деревне. И корреспонденты роятся, как мухи над коровьим навозом. Даже иностранные прибудут взять у нас интервью. Лепота! И ты, такой в белых штанах и фуражке, мужественный, обветренный и загорелый, как штурман дальнего плавания.

– Почему не капитан?

– Потому, что капитаном буду я. Не перебивай меня необдуманно и поспешно, а внимательно слушай, внимай мне, не отвлекаясь на суетную мелочность повседневной обыденности, вопросы потом, если они у тебя еще останутся после моего подробного и исчерпывающего доклада. Тут ведь главное не кто капитан, а кто боцман…

– Штурман?

– Сказал же, не перебивай! Штурман, боцман, кок, юнга – какая разница?! Тут главное – похлопал себя по животу, – профессиональное общее руководство, на которое ты, к счастью, не способен.

Снова разлил водку по стаканам.

– Тост: я пью до дна за тех, кто утки. Кто правосудье несет, за тех, кому повезет. И если цель одна – навести порядок, то тот, кто не струсил и плащ свой не бросил, тот бросит ружье и всплывет! Вздрогнули! Отряд не заметил потери бойца и вторую бутылку допил до конца, – необычайно щедрый отец достал вторую бутылку.

– Ты еще здесь? – повернулся отец ко мне. – Когда работу поручаешь идиоту, не жди, что сделает он хорошо работу, – папаша подмигнул Малахаю.

– Иду.

– Вперед и с песней. Хлеба отрежь тоже, – донеслось в спину указание. – А то пошлешь этого дурака за салом, так он одно сало и принесет, – пояснил папаша собутыльнику свою глубокую мысль.

Я принес сало и хлеб, они допили вторую отцовскую бутылку.

– Ладно, Владимирыч, я согласен, – Малахай морально сломался, согласившись потворствовать опасным причудам отца.

– Владимирыч? – вкрадчиво, как гремучая змея у братца Кролика, переспросил отец. – Да?

– Чэ-Пэ, – покорно вздохнув, поправился Зигзаг и осоловело помотал головой.

– Запомни, Черный плащ – это мое второе имя.

– Надо же, мы так давно знакомы, – удивился Зигзаг, – а я то только сейчас узнал, что у тебя есть второе имя.