Вячеслав Белоусов - По следу Каина

– Не попутали с монастырём? Этот – Покрово-Болдинский, я монахов пытал. Может, нам другой нужен?

– Ты бы поменьше языком трепался! – зло оборвал его Дзикановский. – Связался я с вами! Поменьше дрыхали бы по ночам с братвой. Не проспали часом гостей?

Чекист сам несколько раз проверял вахту, натыкался на спящих и устраивал им разнос, посылал проверяющих, и те нелестно отзывались о способностях воровской шайки. Обстановка накалялась, и Щука с дружками уже начали подумывать не дать ли дёру в Царицын, пока не кончилось терпение у хозяина. Однако настала долгожданная ночь. Явились гости. Приметил телегу дружок атамана Кочан, толстяк у ворот дежурил и обратил внимание, что двух только что подъехавших вышел встречать, несмотря на поздний час, сам настоятель монастыря, а облобызавшись, повёл к себе в келью. Знак бросался в глаза, Щука похвалил товарища, и уже вдвоём они затаились у ворот, дожидаясь развития событий. К полуночи парочка приехавших женщин, закутанных в чёрное до самых пят, в сопровождении настоятеля монастыря вышла за стены. Впереди вышагивал четвёртый – грозного вида здоровенный монах нёс перед собой мерцающий фонарь, освещая дорогу. Щука с Кочаном едва успели укрыться, так внезапно и будто торопясь появилась эта прячущаяся от глаз процессия.

– Тайком шастают, – едва сдерживая радость, прошептал Щука и ткнул локтем в толстое брюхо товарища. – Наши! Долго же заставили ждать. Теперь не обмишуриться бы. Тихо, смотри, чтоб не засекли.

Женщины, почти не разговаривая между собой, склонив головы, осторожно проследовали с бугра так близко от них, лежавших на земле за кустами, что можно было различить отдельные фразы. Та, что помоложе, называла другую матушкой. Монах, уверенно шествовавший впереди с фонарём, повернул от ворот и направился уже осторожнее вдоль стены, зорко всматриваясь в темноту, словно выискивая условные знаки, обозначавшие путь. Однако по его поведению чувствовалось, что дорога ему известная, выбирать особо не приходилось; не останавливаясь, он двигался по знакомой тропе. И действительно, в лунном свете блеснула раз-другой под его ногами тропка, свободная от травы и камней. Настоятель, то и дело крестясь, замыкал процессию, иногда он окликал монаха, чтобы тот особо не поспешал.

– Пришли, матушка, – остановился наконец монах, обернулся назад, дожидаясь женщин, а когда те подошли, опустился к земле и встал на колени у небольшого неприметного камня, подсвечивая себе фонарём. – Здесь покоится прах убиенного архиерея.

До слуха Щуки донеслись всхлипы и причитания плачущих женщин, слова молитв. Обе опустились на колени рядом с монахом. За их спинами молился настоятель. Продолжалось это долго, наконец настоятель напомнил о возвращении, и процессия в том же порядке удалилась к воротам.

Оставшись одни, воры бросились к камню. Булыжник оказался ничем не примечателен, в свете зажжённой Кочаном спички Щука не углядел на нём никаких знаков или других отметин.

– Как же он его усмотрел в темноте? – не утерпел Кочан.

– Можжевельник вон рядом, – ткнул рукой в сторону Щука. – И земля под ногами проваливается, ещё не осела до конца, видать, здесь недавно копали.

Он попрыгал несколько раз, и каблуки его башмаков впечатались в землю.

– К тому же глянь сюда! – Щука пнул мусор под ногами. – Сверху траву пожухлую набросали. Глину свежую прикрыли.

Он огляделся повнимательней, ища более весомых свидетельств, однако ничего другого найти не удалось.

– Придётся тебе, Кочан, до утра куковать поблизости, – подумав, решил атаман. – Рассветёт, найди укромное место, спрячься, но с камня этого глаз не спускай. А я в город к хозяину сгоняю. Мы полдела выполнили. Пусть решает до ночи…

Дальнейшие события Князев вспоминать не любил, дальнейшее происходило, как в кошмарном прескверном сне.

В ту же ночь воров заставили разрывать могилу, а уж к покойнику, когда наткнулись на него, чекист спрыгнул сам с керосиновым коптящим фонарём. Однако в глине без гроба были найдены два тела. Оба бородатые, скрюченные и уже начавшие разлагаться. Дзикановский, зажимая нос пальцами, приметил у одного на шее крест и металлическую коробочку. У второго не оказалось ни того, ни другого. Размахивая руками, он приказал вытаскивать наверх и поднять из ямы тело того покойника, у которого оказался крест. Глаза сверкали у чекиста, когда тело выволакивали, а не успели положить у ямы, он, словно обезумев, рванулся к трупу, сорвал крест с груди и, сунувшись к фонарю, лихорадочно начал разглядывать, пытаясь прочесть знаки или угадать символы. Он даже попробовал крест на зуб, не побрезговав, лишь стерев рукавом грязь и влагу с металла, а, надкусив, застонал, не стесняясь и схватился за голову, видимо, разочаровавшись. В стоне, а скорее в вопле, его было столько боли, злобы и отчаяния, что спина у Щуки похолодела от ужаса, а сам он и его помощник Кочан оцепенели от страха. Чекист дёрнулся как в судороге, размахнувшись, зашвырнул крест в темень степи и, поднявшись на ноги, пошатываясь, побрёл от ямы.