Вячеслав Белоусов - По следу Каина

– Определимся! – оборвал его Донсков, видимо, приняв решение. – Семёнов, твои стерегут у окон?

– Так точно.

– Мы с тобой, старлей, но не как в тот раз! – Донсков пистолет погладил, сунул в кобуру. – Хватит твоего «калашника». Палить будешь в потолок. И это…

– Здесь зеркала перед дверьми не будет, – хмыкнул Фоменко.

– Ну, по местам!

Они приблизились к двери, Донсков, закрывая Фоменко плечом, в этот раз аккуратно, но твёрдо оттеснил его за свою спину.

– Давай без грохота, – напомнил он ещё раз. – Что-то тут не так. Дай-ка я дверь потрогаю.

Он легонько толкнул входную дверь. Она без скрипа приоткрылась.

– Что за чёрт! – не сдержался Донсков. – Это мне совсем не нравится.

Они осторожно вошли в коридор; с кухни просачивался свет; крадучись, прошли туда. За столом перед горящей свечкой, опустив голову, сидела турчанка.

– Милиция! – не крикнул, а совсем буднично сказал Фоменко и с автоматом встал сзади женщины.

Та не шелохнулась, словно и не слышала.

– Что вы здесь делаете? – спросил Донсков, кивнув Фоменко, уже двинувшемуся с автоматом наперевес в другую тёмную комнату.

Вспыхнула лампочка.

– Викентий Игнатьевич! – донёсся из другой комнаты голос старлея.

– Где Дзикановский? – спросил Донсков и почти не услышал своего осипшего голоса.

Прокашлявшись, сказал громче:

– Вы вошли сюда вдвоём. Где Викентий Игнатьевич?

Турчанка подняла на него голову, сняла шляпу, длинные, густые тёмные волосы рассыпались по её плечам. И зрачки у неё действительно были чёрными, огромными, слезились в белых роговицах.

– Господи! Как вы надоели! – сдерживая слёзы, произнесла едва слышно.

– Вот те раз! – дёрнулся Фоменко, уже возвратившись и готовый автоматом ткнуть её в спину от гнева. – А гадали – турчанка?.. иранка? Да она по-русски шпарит лучше нас! Говори, сволочь, где хозяин?

Женщина вздрогнула как от удара, глаза её сверкнули, и она зло усмехнулась.

– Павел Яковлевич! – осадил старлея Донсков, но женщина сжалась в комок и яростно прошептала:

– Сгинул хозяин. Проклял жестокий этот мир. Не поймать вам теперь его никакими ищейками.

,изо всех самая короткая, потому как, явь это или сон следует ещё разобраться, и героев в ней нет, как нет уже и лиц, на эти роли претендовавших

Видно, и этому должно было случиться. Весь на нервах последнюю неделю засиделся я в который раз до позднего вечера над делом коллекционера Семиножкина, расслабившись в тишине, и не заметил, как задремал прямо за столом в своём кабинете.

Сплю или наяву грезится? Не понять. Глаз не открывал, а вижу. Вот они. Двое. В одной команде были до последнего, до смерти. И смерть приняли, как им положено. Не в постели. Правда, и не в бою, но от чужой руки. Борцы… И были всегда во главе людской толпы.

А здесь вроде нет. Здесь, кажется, по разные стороны… И вот ещё что… Не комната это вовсе. Каземат кремлёвский, приспособленный под гауптвахту 11-й Красной армии. В девятнадцатом, когда отступать ей уже под обрез, когда белые город со всех сторон обложили, а внутри тиф и из каждого угла мерещится измена, казалось бы, свои, рабочие, а и те за винтовки хватаются, военные в Кремле укрылись. Тут и стены потолще, повыше – оборону держать, и подземные ходы, если что. Под Троицким собором и в наше время в земле сломанные штыки отыскивались пацанами и краеведами.

Церковнослужителей сразу убрали, только владыка – архиепископ Митрофан в Успенском соборе до последнего держался, но и его попёрли под угрозой расстрела за неповиновение. Штаб армии в храмах разместился. Вот она, решётка в каменном оконце, а за коваными дверьми стража с винтовками. Только в этот раз арестант особый. Поэтому и стерегут его не простые бойцы, а гвардейцы Железного отряда самого Мины Аристова.

Арестант будто преклонился, от оконца глаз и головы не отрывает, свободой не надышится. Этот тощенький, как плеть, человек – Атарбеков. Он тяжело болен, у него туберкулёз в острой форме. Но тот самый. Георгий Александрович Атарбекян. Гроза предателей, заговорщиков и бандитов. Председатель Особого отдела армии, а попросту – реформированного губчека.

А маленький, коротенький, крепенький, словно отлитый из стали, вышагивает вокруг арестанта по каземату; его ногам, хотя и обутым в сапоги, почему-то горячо, поэтому он не ходит, а бегает; обличьем генерал, но в гражданском: френч, галифе без погон и знаков различия. В ту пору их много объявилось. Попадались настоящие – из бывших царских служивых, но больше самостийные, авантюристы, как Махно, Котовский, Дыбенко и прочие.