Николай Старинщиков - Волчий корень

Семеновна оправдывалась: перепутала дни, поэтому на суд не явилась. Двое сидят за решеткой – какие уж тут мозги!

– Прости, Ваня, – вновь обнимает она мужа.

Слава богу, один теперь дома. Еще бы сына вернуть, и можно жить не тужить. Но, кажется, крепко засел Олег. Суда не было до сих пор. Дело уже два раза продлевали, а конца его все не видно.

– Скидывай, Ваня, одежду и в ванну. Пахнет от тебя…

– Тюрьмой…

– Как же нам дальше жить, Ваня? Ведь не за что посадили…

Степаныч молчал. Один раз он уже выступил, после чего залетел в следственный изолятор. «Пора привыкать к несправедливости, – думал он отрешенно. – Или бороться, но по-другому…»

– Что же ты молчишь, Ваня. Скажи, что ты об этом думаешь?

Он бы сказал, но пока еще толком и сам не знает. Одно ясно: лишь холодный расчет способен привести к результату – ведь не станешь кричать на каждом углу: «Требую сатисфакции – за бесцельно проведенные в тюрьме месяцы и за судимость, подаренную насильно…»

– Ну. Скажи, что ли…

– Что я тебе скажу. Поживем – увидим…

И отправился в ванную. Не может он распространяться раньше времени. Все шарниры ему внутри раскрутили. Одно Степаныч знает точно: он не будет сидеть сложа руки. Для того он и отец, чтобы действовать в интересах сына. Не верилось раньше, что крапивное семя дало такие буйные всходы. Теперь он верит. И знает: не в почете нынче люди большого сердца. Еще он знает, что ничего ему неизвестно о местной милицейской элите и что надо восполнить эти пробелы.

С утра раннего Степаныч на ногах. Побрился, умылся и двинул в РУВД – засвидетельствовать свое почтение.

Начальник управления отсутствовал. Зато его заместитель Каракозов оказался на месте.

– А, Ваня… Какими судьбами? – спросил Каракозов безучастным голосом, с напряжением улыбаясь и поживая руку Степаныча.

«Ведь знает, подлец, историю, но прикидывается непомнящим», – мелькнула у Степаныча мысль. Притвориться убогим для бывшего опера было делом накатанным.

– Да вот. Откинулся недавно, – сказал Ефремов напрямую. Он помнил, для чего пришел.

– Не понял юмора. Ты чо сидел, что ли? Серьезно? За что, если не секрет? Надеюсь, не за изнасилование?

– Одному – не поверишь – хотел по рогам съездить, но промазал нечаянно. А жаль, – проговорил Степаныч с расстановкой. – Вчера из зала суда отпустили. Отмечаться теперь приходить буду. Как условно-осужденный. Кто у вас этим делом ведает?

Оказывается, ведали здесь все те же. Олечка-Котомочка. Точнее – подполковник милиции Ципкина Ольга Борисовна. Нрава начальница была необузданного и жестокого. Особенно, если дело касалось «контингента». Степаныч был для нее теперь тоже «контингент».

– Сын у меня сидит, – продолжал скорбным голосом Степаныч, – суда нет до сих пор…

– Это от нас не зависит.

– Понятно, что не от вас…

В отношении данного факта Каракозов оказался наслышан. Как же ему не быть в курсе дел, если он только тем и занимается, что руководит криминальной милицией. Он ползал глазами по столу: сказать нечего, но и выгнать – не выгонишь. Все-таки вместе «пахали» когда-то.

– В общем, к Ципкиной ступай, – выдавил наконец Каракозов, притягивая к себе папку с документами и делая вид, что начальству некогда.

Ефремов, холодно улыбаясь, вышел из кабинета.

Каракозов отшвырнул от себя бумаги. Ему вдруг всё внезапно надоело. Ходят тут разные. Попался – теперь будет елозить туда-сюда, глаза мозолить.

«Сын у него сидит, суда нет до сих пор… – ехидно подумал Каракозов, вспомнив скорбный голос Степаныча. – Сам насилу вылез, а вот сын – это едва ли. Туда ведь только попади. По окончании срока опять накинуть можно. Однако в отношении этого типа надо ухо востро держать. Тот еще сукин сын…»

Перед Ципкиной дверью Степаныч остановился и прочитал расписание работы. В неприемный день угадал. На всякий случай толкнул дверь и вошел внутрь – вот он, пришел, здравствуйте!

– Неприемный день! Читать надо! – рявкнула Ципкина, не поднимая головы от стола.

Она была абсолютно уверена, с кем имеет дело.

– Извини, Борисовна. Думал, за одним уж… – оторопел Степаныч. Он так и не привык к ее буйному характеру. А бывшая медсестра и не умела по-другому.

– Ты, что ли, дядя Ваня?

– Он самый.

– Чо тебе?

– Осудили меня…

– Етит твою… Как ты попался-то? А-а! Вспомнила. С этим у тебя. Ну, ясно. Чо ты так-то? Надо было, чтобы слетел с этажа. Баран несравненный… Как там Серафима твоя? Работает все? На пенсии? Это хорошо. А я думала, она все в школе своей. Детишек учит. Давай документы.