Тилли Бэгшоу - Сидни Шелдон. Безрассудная

– Не сопротивляйся, Трейси. Будет только хуже!

Она чувствовала его дыхание у самого уха, а сердце колотилось прямо ей в спину. И все-таки Трейси сумела чуть повернуться на бок, изловчилась и со всей силы вонзила колено ему в пах. Этому приему ее научил много лет назад друг Гюнтера Тай Ли, мастер по боевым искусствам.

«Без навыков самообороны в такой работе, как ваша, не обойтись, – сказал им тогда Гюнтер. – Возьмите у Тая хотя бы несколько уроков – не пожалеете».

Это было давным-давно, но Трейси все еще помнила, как они с Джефом хихикали во время уроков у сэнсэя Ли, старого и сморщенного, с лицом как грецкий орех, хотя, как говаривал Джеф, у ореха чувства юмора больше. Старик относился к джиу-джитсу очень серьезно, выкрикивая команды, как сержант-инструктор во время строевой муштры. Трейси не запомнила почти ничего из того, чему он их учил, но вот этот прием остался в памяти и впоследствии много раз ее выручал.

Камерон завопил от боли и скатился с нее, в пылу схватки уронив пистолет. Трейси отшвырнула «кольт» ногой, и тот заскользил по паркету, как шайба по льду.

– Сука! – прошипел Камерон, озверев от боли.

Сейчас или никогда. Прицелившись ему в ногу, Трейси нажала на спусковой крючок, но на сей раз он успел первым: с такой силой ударил ее по руке, что пистолет выпал, а пуля ушла в потолок. На пол, как снег, посыпались куски штукатурки. Схватив за плечи, Крю принялся на нее давить, пытаясь опрокинуть обратно на столик, на этот раз на спину, чтобы смотрела ему в лицо. Пот с его лба капал ей на кожу. Его лицо, то самое, которое она любила, лицо человека, с которым занималась любовью всего несколько недель назад, было сейчас искажено гримасой ненависти, гнева и боли, светлые волосы прилипли к черепу и были похожи на мокрую собачью шерсть.

«Он и есть пес, – пришло в голову Трейси, – животное, дикое, смертоносное, не знающее, что такое сострадание», – когда его руки сомкнулись у нее на шее.

– Прости, Трейси, – просипел Крю, пытаясь ее удержать. – Я не хотел.

К своему великому удивлению, Трейси почувствовала, что на нее ледяной волной нахлынула паника. Сколько раз говорила она себе, что после смерти Ника не боится ничего, но сейчас, когда Камерон все сильнее сжимал руки, а она сопротивлялась, хватая ртом воздух, инстинкт выживания взял над ней верх. Она испугалась и разозлилась. Да кто он такой, чтобы лишать ее жизни? Кто такой Камерон Крю, чтобы решать, кто будет жить, а кто умрет? Чья жизнь важна, а чья – нет? Какую часть правды рассказать, а какую – скрыть?

Ну нет, она этого не допустит!

Но как бы неистово она ни брыкалась, все без толку. Руки, прижатые к столику коленями Камерона, жалко дергались сами по себе в гротескной пляске смерти, на губах появилась пена, и она тщетно билась, пытаясь вырваться из его удушающей хватки, но силы таяли с каждой секундой, кислорода не хватало. Трейси чувствовала, что глаза вылезают из орбит, кровь так приливает к голове, что она того гляди лопнет. В кино все происходит быстро: несколько секунд борьбы, и покой. Но оказалось, что все совсем не так. Она не отключилась, но сделать ничего не могла, могла только смотреть, как мужчина, которого она, как ей казалось, любит, убивает ее, медленно и мучительно. От усилий лишить ее жизни у него раздулись ноздри, уродливо выступили вены на руках.

Разозлившись, что никак не может с ней справиться, Камерон принялся неистово трясти Трейси, как терьер трясет зажатую в пасти крысу.

«Он пытается сломать мне шею», – подумала Трейси и тут же представила, как мозги внутри головы отскакивают от черепа. Боль была невыносимой. Трейси больше не думала, как выжить, только хотела, чтобы эта агония поскорее закончилась.

И тут что-то произошло.

Не было никаких выстрелов, во всяком случае, Трейси ничего не услышала. Только движение воздуха, негромкий то ли свист, то ли шелест, словно кто-то – Бог? – послал ей последний милосердный воздушный поцелуй.

Камерон Крю удивленно выпучил глаза, а затем рухнул на Трейси, его руки соскользнули с ее шеи и повисли, как у тряпичной куклы.

Последнее, что запомнила Трейси, было мучительно болезненное ощущение, словно глотаешь пригоршню бритвенных лезвий. Это воздух хлынул обратно в пустые легкие.

А потом ее поглотила тьма.

Лондон, три месяца спустя

Трейси шла по Кенсингтонским садам, наслаждаясь красками осени и мягким теплым сентябрьским солнцем, приятно согревавшим спину. В распахнутом тренче, полосатых брюках, заправленных в сапоги для верховой езды, ярко-синем свитере и шарфе с якорями в тон она выглядела очень худой, но больше не была скелетоподобным созданием, как в июне, в разгар погони за Алтеей и Хантером Дрекселем, ее фигура начинала приобретать мягкие округлости.