Александр Содерберг - Сын за сына

Антония смотрела на нее, как будто та была чем-то священным, содержала ответы на все вопросы в мире. Может, она и это умела…

Антония наклонилась и расстегнула молнию на сумке. Заглянула внутрь, вытащила содержимое и дрожащими руками положила его на стол.

Пластиковая папка, туго набитая, тяжелая и толстая. Черная записная книжка.

Заглянув внутрь еще раз, Антония провела рукой по дну сумки, чтобы проверить, не осталось ли там что-нибудь еще. Внизу в углу было что-то маленькое пластмассовое. Она достала это.

Флешка.

Антония взглянула на столик. С чего бы начать?

Начала она с маленькой записной книжки. Женский почерк, все записи сделаны карандашом, мелкими буквами, страницы исписаны целиком. Много рассуждений и размышлений. Кто автор, не ясно. Теперь очередь линованного блокнота. Мужской почерк, неаккуратный. Много текста, как и в записной книжке, но еще более неразборчивого. Антония открыла толстую папку. Информация о Гекторе Гусмане, о его сделках. И, кроме всего прочего, о канале контрабанды между Парагваем и Роттердамом, о кокаине. О прямых связях с другим синдикатом, о его истории – корни уходили глубоко в историю. Здесь содержались доказательства, не имеющие аналогов. Антония вернулась к записной книжке и стала читать внимательнее. Как она поняла, книжка принадлежала Гунилле Страндберг. Параллельно Антония читала бумаги из папки. Начала вырисовываться картина, пока смутная, но детали указывали на то, что Гунилла Страндберг присвоила деньги, выделенные ей на расследования.

Антония листала блокнот. Блокнот Ларса Винге. Заметки, отчаянные ходы. Она дошла до последней страницы.

По диагонали на пустой странице Ларс Винге второпях написал: Томми Янссон.

Мысли путались. Что за черт!

Из пластиковой папки посыпалось содержимое. Разнообразные листки… распечатки, бумажки с записями и фотографии… много фотографий. Знакомые лица… Гунилла Страндберг, ее брат Эрик, Андерс Аск, полицейские, расследовавшие события в «Трастене». Несколько снимков Гектора Гусмана и Арона Гейслера. И в конце стопки… множество фотографий одной женщины. Наверное, ее она ожидала увидеть меньше всего. Антония подняла снимок перед собой. Женщина стояла у кухонного окна. Фото крупным планом, сделанное телеобъективом. Никаких сомнений.

Медсестра София Бринкман.

Вентилятор бесшумно вращался у них над головами.

Гектор смотрел на женщину, сидевшую рядом с ним и заботливо протирающую сгиб его руки, куда она только что сделала инъекцию. Ее звали Раймунда, она обращалась к нему на испанском и вела себя так, как будто знает его. Она сияла как солнце, когда говорила, и то и дело смеялась.

Гектор пытался разобраться. Говорить он не мог – пробовал, но даже шипеть не получилось.

Гусман едва мог держать глаза открытыми, не говоря уже о том, чтобы поднять ногу или руку. В теле и в сознании была тяжесть.

Он мог осязать. И видеть, хотя зрение было плохим и он не мог сфокусировать взгляд на предметах дальше нескольких метров. Как будто отключили вестибулярный аппарат и Гектор просто качался на волнах.

Женщина проверила его состояние, после того как подняла с пола. Задала простые вопросы – о его имени, о родственниках и друзьях, – чтобы оценить состояние памяти и общее самочувствие. Гектор отвечал кивками и поворотами головы. У него отросли волосы, он видел их уголком глаза.

Потом – тихие голоса и шаги. В дверях появился Арон.

– Раймунда, – сказал он, – оставь нас ненадолго. – И сел на стул рядом с Гектором.

– Арон , – беззвучно зашевелились губы Гектора.

– Гектор, – ответил Арон.

Гектор глотал слюну, пытаясь что-нибудь сказать.

Арон протянул Гектору блокнот и ручку. Тот не мог их взять – мышцы не работали, сигналы от мозга не поступали.

Арон помог ему – положил блокнот на одеяло, вставил ручку в пальцы и нажал, потом снова сел, понимая, что основное шеф хочет сделать сам.

Гектор попытался поднять руку. Арон тут же вскочил и снова помог ему, и кончик ручки опять оказался на белой бумаге.

Теперь Гектор так и сидел: неподвижно, не в состоянии даже написать несколько букв на листке. Арон собирался встать, но Гектор покачал головой; его одолевала ярость, ярость беспомощности. Он сконцентрировался и смог провести черту на бумаге. Арон мучился вместе с ним. Потом еще черта. Две черты ничего не означали.

Арон терпеливо ждал, понимая, что не нужно прерывать Гектора, что он должен побороть себя.