Инна Бачинская - Мадам Осень

— Так, это, кажется, ванная.

Монах потянул за ручку двери. Стоя на пороге, они осмотрели маленькую ванную комнату. Голубая занавеска в душе, голубой коврик на полу, крем для бритья, несвежие полотенца…

— Вот так, живет человек, и нет человека… — вздохнул Добродеев. — На ровном месте.

— Не нужно знакомиться на улице, — назидательно сказал Монах.

— Он же командированный! Где еще знакомиться в чужом городе?

— Прекрасный вопрос, Леша. Зришь в корень.

Дверь приотворилась, и в комнату просунулась голова Гоши:

— Вы как, ребята? Успели?

— Спасибо, Гоша, успели.

— У меня вопрос, Гоша, — сказал Монах. — Ты видел, как они вошли в гостиницу?

— Видел мельком, я уже говорил Леше.

— Помнишь, какая у нее была сумка?

Гоша задумался.

— Средняя, — он показал руками размеры. — Через плечо. Майор тоже спрашивал. А ножницы, говорит, поместятся? А я… черт его знает! Вроде поместятся. С большими кольцами, в смысле, одно большое, другое поменьше. Такие в ателье, у меня тетка работает закройщицей — вот у них такие.

— Понятно. А ее лица ты не рассмотрел случайно?

— Лица? Ну… лицо как лицо. Я не присматривался. Если бы молодая, я бы присмотрелся, а так… — Он махнул рукой. — А потом, она все время стояла то боком, то спиной.

— Стрижка или длинные волосы? Блондинка? Рыжая?

— Длинные… кажется. По плечам, каштановые. Я же говорю, она не подходила к стойке, ждала около лифта. Невысокая, не особенно молодая…

— Как он вел себя?

— Этот? — Гоша дернул плечом и задумался. — Улыбался, все время оглядывался на нее. Схватил карточку, подбежал к ней… — Гоша вздохнул и покачал головой.

…В холле Монах купил в автомате бумажный стаканчик кофе.

— Ты пьешь эту дрянь? — удивился Добродеев. — Идем в кофейню, тут рядом.

— Я не себе, — загадочно ответил Монах.

На улице он подошел к скамейке, где все еще сидел шведский миллионер, и протянул ему стаканчик:

— Плиз!

Тот окинул Монаха внимательным взглядом, улыбнулся и взял. Теперь Монах рассмотрел шведа как следует. Приятное худощавое лицо, бесцветные волосы и карие глаза; лет сорока. Слегка поредевшая макушка. Одет… нестандартно, как выразился Гоша. Старые джинсы и линялая футболка; вьетнамки на босу ногу. Часы стоимостью с автомобиль среднего класса, Монах видел такие в телевизоре.

— Ты, друг, извини, — сказал Монах, присаживаясь рядом. — Глупо получилось.

— Ничего, — сказал швед. — Бывает. Спасибо. Хороший кофе. — Он привстал и протянул Монаху руку: — Ларссон Андерс. Очень приятно.

Он говорил чисто, с легким акцентом.

Монах тоже привстал.

— Олег Монахов. Мне тоже приятно. Это мой друг журналист Алексей Добродеев.

— Журналист? Репо́ртер? — оживился швед. — Нам надо журналистов. Мы боремся с собаками на улице. Ты из какой газеты?

Добродеев уселся с другой стороны и сказал:

— Я сотрудничаю со многими печатными изданиями.

— Я читал про убийство в газете «Вечерняя лошадь», — сказал Ларссон. — Это ты?

— Это я, — признался Добродеев.

— Это есть очень необыкновенно и странно убивать… с этими… — Он пошевелил пальцами. — С ножницами! Я не знал, что так возможно. Как говорится: век живи, век учись. Можешь написать про бедных собачек?

— В принципе могу, — сказал Добродеев. — В моем материале не было про ножницы.

— Тогда напиши! Про ножницы сказала горничная, очень хорошая девушка.

— Я подумаю, — сказал Добродеев. — Нам пора, рады были познакомиться.

— Можно телефончик? — сказал Ларссон. — Я позвоню.

Монах ухмыльнулся.

Добродеев продиктовал номер своего мобильника, и они откланялись.

— Придется написать про бедных собачек, — сказал Монах. — Ты пообещал.

— Иди к черту! Собак мне только не хватало для полного счастья. За что ты извинялся?

— Как любознательный и склонный к анализу член детективного клуба любителей пива, Лео, ты мог бы и сам догадаться. Подумай и…

— Ты бросил ему деньги в кофе! — расхохотался Добродеев. — Бросил?

— Бросил, а он сказал спасибо. Представляешь себя на его месте? Тебе какой-то жлоб бросает пятак в стаканчик с кофе, а ты ему говоришь… Вот мне по-человечески интересно, Леша, что бы ты сказал на его месте?

— Послал бы!

— И я послал бы. А Ларссон сказал спасибо — вот что значит европейское воспитание, Леша.

— Папочка, все прошло просто чудесно! — Лара обняла отца, поцеловала в щеку.

— Я не публичный человек, ты же знаешь, — сказал Сунгур, обнимая дочь. — Если бы Савелий не настоял… да и Коля Рыбченко.