Елена Касаткина - Салат из одуванчиков

– Бери, говорю, – бабушка больно толкнула.

Толчок сдвинул наконец Дору с места, и она, пролетев вперёд пару шагов, упала на колени и ударилась носом о табуретку. Удар был не сильным, но рыдания вырвались из Доры, а над губой повисла тёплая струйка крови.

– Зачем ты так, Матрёна? – посетовал на бабушку дед Матвей и положил тяжёлую ладонь на голову девочки. Дора съёжилась и вжала голову в плечи. – Вот и нос разбила. Неси полотенце.

– Ох, – всплеснула руками Матрёна и закрутилась на месте.

– Да не охай ты, холод нужен.

– Где я в жару холод возьму? – развела руками Матрёна.

– Тряпку окуни в ключевую воду и неси сюда. – Дед Матвей провёл рукой по каштановым кудряшкам девочки.

– Вода-то утренняя, уж теплая, поди… – топталась на месте бабушка.

– Беги к колодцу, от вас недалече.

– Ага, ага, – закивала провисшим подбородком Матрёна и, переваливая округлые бока, вышла из хаты.

Дед Матвей положил на стол пряник и глянул в окно. Матрёна передвигалась с трудом. Измученные артрозом колени стопорили шаг. Не скоро вернётся. Матвей удовлетворённо крякнул, и, согнувшись, провёл рукой Доре сначала по голове, потом по спине. Через тонкую бязь кофточки Дора чувствовала сухую кожу ладони, которая, достигнув края распашонки, нырнула под ткань и стала царапать ей спину.

– Донюшка, доня, – приговаривал полушепотом дед Матвей, наглаживая спинку девочки. Его голос стал хриплым, неприятным, пугающим. Доре хотелось стряхнуть ласкающую руку, но она не могла пошевелиться. Какая-то неведомая сила парализовала её, и она продолжала стоять и хлюпать носом, выпуская алые пузыри.

Наконец дед Матвей вынул руку и снова глянул в окно. Матрёны не видно. Он подобрал упавший табурет, сел, и притянул девочку к себе. Нос Доры упёрся в разъехавшиеся полы рубашки, как раз в тот самый, затянутый седыми волосками пупок. Запахло тухлятиной.

– Донечка, доню, – хрипел над головой дед Матвей, елозя на табуретке, как уж на сковороде. Было страшно, было противно, но Дора ничего не могла сделать, каменное тело не слушалось, только красная клякса на жёлтом пупке меняла свою форму.

Время ползло улиткой, и стучало в ушах Доры набатом. Но вот дверь открылась и на пороге появилась Матрёна. Дед Матвей замер, рука ослабла и сползла с головы девочки.

– Не плачь, милая, – Дед Матвей отстранил Дору. – И что ты, Матрёна, так долго? Еле успокоил внучку твою. Ну вот… Рубашку испачкал. – Матвей подтолкнул Дору к бабушке. – От Нюры теперь достанется.

– Ох-ох-ох! – запричитала Матрёна. – Давай застираю.

– Не надо! Пойду. В следующий раз загляну. – Дед Матвей встал, подобрал со стола пряник, сунул Доре в ладошку и больно сжал ей пальцы.

Ночью Дору мучили кошмары. Снились толстые белые черви, вылезающие из её живота через пупок. Она проснулась рано, вся мокрая.

– Да у тебя температура, – бабушка покачала головой и пошла заваривать липовый цвет.

С температурой Дора провалялась неделю. За это время дед Матвей в их доме больше не появлялся. Лето заканчивалось, и Дора вернулась в Москву к родителям. Постепенно она успокоилась и даже подумала, что всё, что произошло в тот вечер, ей померещилось из-за температуры.

Лучше всего есть апельсин с друзьями, а может даже и с врагами. Чистить, впиваясь когтями в кожу, чтоб она брызгала, и смеяться от этого, а потом делить на дольки, раздавая каждому, и желать счастья, здоровья, ну и остального, что обычно желают на Новый год.

Как и все дети Дора обожала Новый год. Не только за подарки, которыми в течение года её особо не баловали, но и всеобщим разгульным весельем.

Этот Новый год был особенным. Гуляли за городом. Большой весёлой компанией. Вскладчину сняли небольшой дом, одну комнату выделили детям, во второй отрывались взрослые. Было много конфет и лимонада, но Дору привлекали ярко-рыжие шарики, которые горкой лежали в неглубокой стеклянной вазе. Пока остальная детвора набивала рот конфетами, Дора наслаждалась необычным экзотическим вкусом.

– Эй, ты, Брунгильда! – Длинный рыжеволосый пацан, который был самым взрослым среди них, впился в Дору злыми голубыми глазами. – Что это ты там лопаешь?

Генку Дора ненавидела, но ей приходилось терпеть насмешки и обидные клички, которые сыпались из Генкиного рта, как из решета. Генка был сыном маминого начальника и, когда однажды Дора пожаловалась на ненавистного мальчишку родителям, в ответ услышала лишь:

– Отстань, сама виновата.