Томас Хетхе - Дело Арбогаста

— Что ты пишешь?

— Письма.

Он тоже даже не поднял головы при звуке ее голоса.

— Кому?

— Клиентам. Мою контору во Франкфурте еще никто не закрыл. Она кивнула, подумав при этом о дочери.

— Тебе страшно возвращаться?

Этот вопрос застиг ее врасплох. Словно он ни с того, ни с сего прочел ее мысли. Сейчас он заинтересованно смотрел на нее через плечо.

— Если уж ты так ставишь вопрос, то нет, не страшно. В конце концов у меня там Ильза.

— И все же?

Она пожала плечами.

— Все прошло так быстро. Я толком и не пойму, что теряю.

Он ухмыльнулся.

— Скажем, свободу?

— Да брось ты!

Катя Лаванс поневоле расхохоталась.

— А как насчет меня?

Адвокат внезапно заговорил совершенно серьезно. И у Кати смех застрял в глотке. Она отвернулась от него, закурила, сделала глубокую затяжку. Он тихо окликнул ее по имени.

— Мне, — тихо продолжил он, — не хотелось бы потерять тебя.

Теперь уже ухмыльнулась она.

— Я страшно хочу есть.

Клейн кивнул.

— Прямо в номере?

Она вновь рассмеялась.

— Ну и ну!

— А почему бы и нет?

Вновь кивнув, он взялся за телефонную трубку, и пока он набирал номер, она погрузилась в чтение очередной статьи, и не смогла бы вспомнить из нее ни единого слова к тому времени, как в дверь постучались. Он предложил ей принять сидячее положение и водрузил на постель гигантский поднос. Говяжья печень с луком и картофельным пюре.

— Катя?

— Да?

— А что, собственно говоря, произошло?

Продолжая жевать, она пожала плечами.

— Я об Арбогасте.

— Ничего не произошло.

— Может, было бы лучше, если бы ты мне об этом рассказала.

— Я не хочу об этом говорить.

— Как-никак, я его адвокат.

— Не буду!

Она шваркнула вилкой о тарелку, подбежала к окну.

Подождать, пока быльем порастет. Она смотрела на снег в парке, озаренный сейчас светом из гостиничного ресторана. Время превратилось в не имеющую стен темницу. Она знала, что Клейн смотрит на нее во все глаза, но ей было наплевать: она стояла, обнаженная, в проеме окна у него в гостиничном номере.

— Надень, пожалуйста, еще разок свой парик!

— Ты с ума сошел, — ответила она, не оборачиваясь.

— Прошу тебя! Еще разок! Для меня!

Она смотрела в окно, спиной чувствуя, как он пожирает ее взглядом. Но тут она услышала стук ножа и вилки и поняла, что пожирает он не только ее. И разозлилась. И бросилась в ванную.

Надела парик, который извлекла из груды вещей под раковиной; надела, не глядя в зеркало. За неделю она научилась управляться с этим и сейчас, почувствовав, как прочная тугая сеточка охватила ее голову, с грустью вспомнила о том, как понравилось ей щеголять с длинными волосами. Но тут же на нее нахлынуло воспоминание, и это воспоминание оказалось отвратительным, внезапно ей стало в ванной тесно и душно и она распахнула дверь в номер.

— Ну как?

С изумлением она обнаружила, что в номере темно. Сначала она увидена только собственное отражение в зеркале платяного шкафа — рыжая длинноволосая женщина в подсвеченной из глубины ванной двери. Жестом, ставшим за эти дни практически машинальным, она смахнула прядь со лба. Жестом медленным и ленивым. И в этот миг увидела Ансгара Клейна, лицо которого находилось в узком световом коридоре все из той же ванной. Он молча залюбовался ее силуэтом, а затем попросил ее еще раз повторить тот же жест. Затем поднялся с места и сам поправил ей волосы. Он проделал это крайне осторожно и она стояла не шелохнувшись, пока он наконец, взявшись за парик обеими руками, не задвинул его глубоко назад. Он вынул из парика булавки, одну за другой, и распустил ленту, которой были собраны в пучок ее собственные волосы. Ансгар неторопливо разложил парик, булавки и ленту на маленьком письменном столе возле двери в ванную, бело-золотом, как практически все здесь, погасил в ванной свет и они отправились в постель.

Ансгар Клейн довольно быстро уснул, и, вслушиваясь в его спокойное и становящееся все глубже дыхание, она почему-то вспомнила о Максе, точнее, о том, как Макс смеется. Закрыв глаза и наморщив лоб, она поглубже зарылась в подушки. Но и в ее сновидениях вновь и вновь звучал смех Макса; позднее у нее сложилось впечатление, будто он просмеялся над нею всю ночь напролет, — так беспокоен и поверхностен был ее сон. В конце концов она проснулась — вся в поту, но дрожа от холода, — перегнулась через адвоката и посмотрела на его дорожный будильник — довольно изысканную вещицу с тремя поверхностями, раздвигающимися наподобие того, как расставляют палатку, — и на поверхности с циферблатом было полшестого.