Томас Хетхе - Дело Арбогаста

— Та возня с бильярдными столами пришлась вам по вкусу, верно? Арбогаст кивнул.

— Уж можете мне поверить. Мои бильярды были самыми лучшими. Назывались “Брунсвик” в честь молодого швейцарского столяра, который, приехав в Америку, стал именовать себя Джоном Мойзесом Брунсуиком. Свой первый бильярд он изготовил в 1845 году. А сегодня это крупнейшая во всем мире фирма, и столы “Брунсвик” слывут эталонными в международном масштабе.

— А как вы на них вышли?

— В последний год войны фирма праздновала столетие и выпустила в честь этого серию “Годовщина”, которую, впрочем, продолжали выпускать до конца пятидесятых. И эти столы прибыли в Европу вместе с американским десантом, я их увидел — и тут же взялся за их распространение. А вы в пул играете?

Сарразин, покачав головой, отхлебнул из чашки.

— “Годовщина” это великолепный девятифутовый бильярд, — мечтательно произнес Арбогаст. Из стопки иллюстрированных журналов возле дивана он извлек тонкую брошюру, пролистал ее и наконец нашел снимок “Годовщины”. — Вот, посмотрите!

Сарразин посмотрел.

— И что же, вы решили опять взяться за старое?

— Нет, с этим покончено.

— Почему же?

— Да просто так.

— А что же вы будете делать?

— Сам не знаю. В тюрьме я закончил курсы экономики малого предприятия. Может быть, подвернется что-нибудь в этом роде.

— А вы уже успели пообвыкнуться на воле? Как вам самому-то кажется?

Арбогаст посмотрел на Сарразина долгим взглядом. Тот даже заморгал — но ведь и сидел он лицом к свету.

— Я не совсем понимаю, о чем вы.

Сарразин кивнул. Дверь на балкон поблескивала в лучах зимнего солнца. На подоконнике, под занавеской, стояли два маленьких кактуса. На ковре был какой-то чрезвычайно мелкий геометрический орнамент — черный на желтом фоне. На книжной полке “стенки” десяток-другой выпусков “Ридер Дайджест” и многотомный справочник Бертельсмана.

— Я понимаю, — практически шепотом начал Арбогаст, — что нахожусь сегодня на воле исключительно благодаря вам, и никогда не забуду, что вы для меня сделали.

Сарразин улыбнулся. Он по-прежнему помаргивал на свету, а солнце меж тем светило все ярче и ярче.

Он приложил руку козырьком ко лбу, чтобы и против света рассмотреть лицо Арбогаста.

— А вам известно, как в прежние времена делали бильярдные шары? Сарразин покачал головой.

— Нет, не известно.

Арбогаст вытащил из-под дивана узкий деревянный ящик с металлическим запором и, не открывая, поставил на журнальный столик.

— У слоновой кости, как у стволов деревьев, бывают годовые круги, — начал он полушепотом и вроде бы даже нараспев. — В каждом бивне, строго по центру, проходит кровеносный сосуд. При жизни. А потом это место чернеет. И при обработке именно его и выбирают в качестве стереометрической середины. И калибруют вытачиваемый шар строго по нему. Шар ведь должен быть безукоризненно круглым, в противоположном случае он не покатится точно в цель.

Арбогаст говорил так тихо, что его голос не перекрывал малейших шорохов в доме и, прежде всего, тех, что доносились из кухни, где над чем-то хлопотала его сестра. Сарразин наблюдал за Арбогастом, пока тот открывал ящик. Три бильярдных шара на синем бархате, один черный и два такой соблазнительной кремовой белизны, что они заставили писателя подумать о женской коже. Арбогаст легонько провел указательным пальцем по поверхности шаров.

— Поскольку, однако же, слоновая кость является натуральным материалом, плотность ее колеблется.

Он посмотрел Сарразину прямо в глаза.

— При наружном осмотре этого не видно. Это не почувствуешь даже при обработке материала. Лишь когда работа над шаром завершена, можно удостовериться в том, приходится ли центр тяжести на стереометрическую середину. А если нет, то и нормально катиться он не будет.

Фриц Сарразин кивнул. Теперь он понял, к чему клонит Арбогаст. Снизу донесся шум воды: Эльке решила набрать ванну. Зашумело не только в самой ванне, но и по трубам. Арбогаст сидел с отсутствующим видом. Мыслями он явно был далеко отсюда.

— На свете очень мало по-настоящему безупречно отцентрованных шаров из слоновой кости, — зашептал он. — Хотелось бы мне когда-нибудь пустить такой шар по зеленому сукну, ощутить его безукоризненное движение из исходной точки в моей собственной руке. Траектория, описываемая таким шаром, представляется мне идеально прекрасной. Вы только представьте себе, господин Сарразин: ты видишь сокрытую в простой кости божественную гармонию.