Джулия Хиберлин - Янтарные цветы

Я это знаю, потому что прочла вагон и маленькую тележку статей о своей жизни. Я ведь теперь – Черноокая Сюзанна. Моя мать умерла «при подозрительных обстоятельствах», дедушка построил нам с братом пряничный домик, а сама я – практически совершенство. Хотите правду? С мамой случился какой-то редкий удар, бабушка у меня была сумасшедшая, а я никогда не была и не стану героиней сказки. Хотя они все тоже поначалу были жертвами: Белоснежку отравили, Золушку держали в рабстве, Рапунцель – взаперти. Тесси закопали живьем вместе с трупами других девушек.

Чья-то безумная фантазия.

Ручаюсь, доктор был бы рад это обсудить.

Он садится на стул.

– Ну, вперед, Тесси.

На прошлой неделе он разрешил мне провести следующую встречу так, как я сама захочу. Еще он пообещал не рассказывать папе про мое чудесное прозрение – и пока не нарушил обещания. Интересно, он со всеми своими пациентами заключает такие сделки? Это вообще профессионально ?

Неважно. Сегодня я готова на откровенный разговор.

– Каждый раз, когда гаснет свет, мне становится страшно: слепота возвращается. Например, недавно мы с семьей ходили в ресторан «Олив гарден», и официантка решила для создания атмосферы приглушить свет. Или вот на днях брат задернул шторы, чтобы лучше видеть телевизор.

– Когда это происходит, попробуй громко говорить про себя, что не слепнешь, просто вокруг стало темно.

– Вы серьезно? И папа вам за это платит? Ай-яй-яй.

– Ты ведь хочешь видеть, Тесси. У тебя внутри нет злобного гоблина, который держит палец на выключателе. Все в твоей власти. Между прочим, по статистике, такое происходит крайне редко. Шансы прозреть в подобных случаях равны практически нулю.

А вот это уже полезно знать. И приятно. Правда, тогда получается, что у меня с самого начала были нулевые шансы.

– Хорошо, что еще тут творится? – Он постукивает себя пальцем по голове.

– Я переживаю… из-за Оу Джея Симпсона.

– Что именно тебя волнует?

– Что ему удастся запудрить присяжным мозги и выйти на свободу.

Я умалчиваю о последнем эксперименте Лидии: она замочила свою красную кожаную перчатку в апельсиновом соке, высушила ее на солнце и попыталась натянуть. Вышло то же самое, что у Оу Джея.

Доктор кладет одну ногу на другую. Одевается он куда консервативнее, чем я себе представляла. Накрахмаленная белая рубашка, черные брюки со стрелкой, синий галстук (узел чуть расслаблен) с вышитыми красными бриллиантами, натертые до блеска черные туфли. Обручального кольца нет.

– Полагаю, вероятность такого исхода стремится к нулю. А ты на самом деле волнуешься, как бы не оправдали напавшего на тебя человека. Кстати, прямо перед твоим приходом звонил прокурор. Хочет поговорить с тобой наедине. Если тебе так будет спокойней, я попрошу присутствовать при ваших разговорах. Первую встречу он назначил на следующий четверг. Можем даже провести ее прямо здесь, вместо нашего сеанса. – Он подается ближе. Нутро у меня невольно сворачивается в твердый шар, как напуганная мокрица. – Прозрение – огромный шаг вперед. Встреча с прокурором и преодоление страха перед судом станет следующим таким шагом. Возможно, ты даже сможешь… что-то вспомнить. Представь, что твой разум – это сито или дуршлаг. Поначалу сквозь отверстия проходят только самые мелкие частицы.

Я почти не слушаю его психологическую белиберду о кухонной утвари.

Осталось семь дней.

– Надеюсь, ты не против, что я рассказал ему хорошие новости.

– Нет, конечно, – вру я.

А сама думаю о небольшой сумке с самым необходимым, которую собрала несколько месяцев назад и запихнула в дальний угол кладовки.

Бежать уже поздно – или еще нет?

Мы с Чарли сидим на крыльце и играем в давнюю игру. Мягко покачиваются качели, по крыше монотонно барабанит дождь.

Мы представляем себя куколками в кукольном доме. Маленькая девочка, наша хозяйка, толкает качели пальцем. Своего рыжего кота она заперла в спальне, чтобы он до нас не добрался. В кукольной печке девочка испекла крошечный пластиковый торт, заправила все кроватки и красиво расставила в шкафу посудку. Зубной щеткой подмела коврик. Никаких монстров в кладовке – потому что в нашем домике нет кладовок.

В это мгновение – пусть оно одно-единственное – в мире все прекрасно. Идеально. Никто не может причинить нам боль. Мы в кукольном домике.

Голова дочери покоится на моих коленях. Она лежит на боку, подобрав ноги, потому что ей уже не три года, и места остается не так много. Я прикрыла ее голые ноги своей курткой: берегу от порывов ветра, который иногда влетает меж кирпичных колонн и осыпает нас брызгами дождя.