Людмила Феррис - Жизнь в стеклянном доме

— Значит, твои движения в эту сторону так разволновали их, что меня пригласили «на ковер». А я-то голову ломаю, что им нужно!

— Что-нибудь не так?

— Да нет, Наташа, все так! Даже очень так! Материал готовь. Если власть пытается заставить журналистов замолчать, значит, нужно кричать еще сильнее.

Наталья вышла из кабинета Серых, так и не поняв, получила ли она похвалу или порицание. Телефон загудел, и это был Штерн.

— Наташка! Мы с Дорой гуляем в парке. Здесь невозможно обалденно. Приглашаем тебя присоединиться наблюдать за весной.

— Буду через пятнадцать минут, — сказала она и подумала: «Как хорошо, что есть такой друг, как Штерн!»

Они ждали ее у входа в парк, дул прохладный северный ветер. На красивой Доре была короткая норковая шубка, а Саша уже прогуливался по-весеннему, без головного убора. Мартовский снег был темным и ноздреватым, хрупкие кусочки льда еще цеплялись за асфальт, но тут же рассыпались на мелкие ледяные крошки. Черная земля набухала в проталинах, в воздухе пахло свежестью.

— Хорошо как! — выдохнула Наташа. — Спасибо, что вы меня вытащили, ребята!

— Петрова, слушай сюда. — Штерн был неутомим. — Еврейское кладбище. Утро, солнце, весна. «Какая чудесная погода! — говорит прохожий старичку, одиноко сидящему на скамейке. — Просто все в природе оживает!»

«Тсс, тихо, не каркайте! — отвечает старый еврей. — У меня тут лежат три жены».

Красивая Дора смеялась, показывая ровные белые зубки, и Штерн смотрел на нее восхищенно. У Натки защипало глаза.

— Саша, ты помнишь, я тебе говорила про странное угрожающее письмо? Пожалуйста, ничего больше не узнавай, я познакомилась с автором, больше он писать не будет, потому что решил все свои вопросы. Самое главное, что ко мне вопросов больше нет.

— Ты уверена?

— Уверена.

Штерн понимающе кивнул.

— Девочка, у тебя жизнь только начинается. Дай слово, что прилетишь к нам в Хайфу. Там есть висячие сады. Это вам не холодный март в Сибири. Мы с Дорой обязательно посмотрим эту красоту.

— Саша, пока ты еще не уехал, пожалуйста, подумай, как мы можем снять интересную музейную историю. — И она рассказала ему про дневник заключенного. — Что тут можно показать? Дом, стены, обрывки дневника? Живых людей нет, значит, их эмоций тоже. Это всегда сложно, подумай!

— Историю с дневником снимем, не переживай. Есть у меня мысли по этому поводу.

Бабуля принесла пирожки, они были горячие и такие маленькие, что как раз на один укус. В рот одновременно входило несколько пирожков, и поэтому Сергей Пестерев предпочел жевать, чем отвечать на бабушкины вопросы.

— Сережа, я понимаю, что ты сейчас не можешь принять решение, но все равно придется. Я говорю про Марину. Мне представлялось, что ты выберешь другую девушку, более образованную, Марина даже книг не читает. Но это твой выбор. Надо ставить точку в этой затянувшейся ситуации.

— Ммм… — донеслось изо рта больного.

— Она переживает, плачет, места себе не находит, говорит, что ты невежливо с ней вчера поговорил. Зря ты девушку обижаешь. — Она вздохнула. — Я твоих детей хочу дождаться.

По настроению внука она догадывалась, что он скорее «готов съесть свой паспорт», как поется в известной песне, чем жениться на Марине. Бабуля сама относилась к девушке настороженно и вспоминала шутливые слова своей приятельницы: «У меня невестки нет, но я ее уже ненавижу».

Она примет любой выбор внука, поможет молодым. В их семье Марина раскроется по-новому, она этого хочет, старается.

Бабушка не могла заглянуть за кулисы его жизни, чтобы выяснить, что там, за сценой, а так хотелось! Не потому, что ею двигало любопытство, было только желание помочь мальчику.

Когда Сережа родился, она осталась совсем одна, ее любимого рядом уже давно не было. Дочь Танечка, которая так хотела ребенка, именно сына, умерла при родах. Ей вообще нельзя, опасно было рожать, но она так хотела маленького! Зять, который очень любил Таню, даже не дождался выписки малыша из роддома и собрал вещи.

— Я не хочу его видеть, он убил ее. Я уезжаю, завербовался на Север. Может, его не стоит забирать?

— Ты сошел с ума! Это же твой сын, твой, твоя плоть и кровь, самый близкий человек на земле! Таню уже не вернуть, но ее сын живет, твой сын, она дала ему жизнь! Опомнись!

— Не смогу, не уговаривайте, не смогу! Тани нет, и мне ничего не надо. Вы сильная, справитесь, а я не смогу. — И исчез из их жизни. Больше она ничего о зяте не слышала, не было ни писем, ни звонков, и где его искать, и нужно ли искать, женщина не понимала.