Людмила Феррис - Жизнь в стеклянном доме

— Молодцы! Но больше ни в каких конкурсах не участвуйте. Нет в бюджете средств на ваши ближние и дальние поездки. Здесь лучше детей учите.

Директор сначала растерялась, но потом ехидно заметила:

— Это вы так нас с победой поздравляете, Яков Иванович? — И, сложив накрашенные губы трубочкой, словно запела: — Спааасииибооооо.

Правда, уж потом он понял, что сморозил глупость. А его зам по социальным вопросам, бывшая бухгалтер ЖЭКа, вместо того чтобы сгладить неказистость и несуразность его речи, выручить, наконец, захихикала. Ее хихиканье было мерзким, с явной издевкой.

— Ой, Яков Иванович, вы как скажете!

— Как надо, так и скажу, — оборвал он.

— Чего ей-то хихикать, ничего ведь не смыслит в этой работе, только головой кивает, за что и прозвали ее «китайским болванчиком», — пронеслось в голове.

Педагоги наблюдали за гостями, перешептываясь. Они специально нарядились к этой встрече. Дамы выдвигали ножки на высоких каблуках, стояли прямо, как школьные указки, их узкие юбки не двигались, словно запечатанные сургучом.

Весь учительский парад разозлил его еще больше. Он, не церемонясь, вышел из актового зала. За ним шла «китайский болванчик», путаясь кривыми ногами в длинной юбке. Эта история с нелепым поздравлением случилась аккурат после первого сентября, поэтому мгновенно разошлась среди учителей.

— Почему произошел захват пищекомбината? Кому пищекомбинат продан втайне от депутатов? — это уже вступила в диалог Петрова.

— Вопросы по существу, — продолжал горланить Греков, но журналисты его не слышали и не слушались.

— Кому было выгодно отравление Пестерева?

Яков вдруг разозлился.

«С чего я должен перед этими пресмыкаться, объясняться?» — задал он себе вопрос, а вслух произнес:

— Не надо делать из меня идиота!

Греков оторопел, но было уже поздно. Все негативы последних дней Яков выместил на местных журналистах, говорил так, что некоторые из них сначала опешили. Он объяснил, что это местное телевидение делает из него «придурка», показывает только промахи, гнобит его команду. Мэр говорил резко, словно бил наотмашь.

— Нечего тут мусор за властью собирать, шли бы на завод работать, пользы там от вас больше! — кинул он в лицо журналистам.

— Спасибо, Яков Иванович, обязательно прислушаемся к вашему совету, — чуть ли не хором, обрадованно отвечали его собеседники.

Греков онемел. То, что журналисты остались очень довольны интервью, он понял сразу — по блестящим глазам Петровой и знакам, которые делал ей оператор Штерн. А что теперь делать Грекову? Вся его работа пошла насмарку, в утиль, в унитаз. Он не выдержал и взвыл:

— Чееерт! Чеееерт! Яков Иванович!!!

Яков Иванович еле добрался до своего кабинета, он так устал, словно разгружал баржу. У него не было никакого желания брать телефон, который просто разрывался от жужжания и подпрыгивал в его нагрудном кармане. В сейфе всегда стоял коньячок, он налил бодрящую жидкость в большой граненый стакан и закинул себе в горло. То ли коньяк быстро ударил в голову, то ли обида на самого себя и на журналистов взяла верх, но в тот момент он решил, что каяться перед дядей не будет.

— Он депутатов вон травит — и ничего!

На какое-то время черное нелюбимое кресло в кабинете показалось ему царским троном, с которого вершится местное правосудие, потому что он в городской цепочке есть самый главный. Он забрался в кресло с ногами, резал канцелярским ножом его шелковистую кожу и выпил все подчистую. Очаг ненависти начал медленно затухать, глаза сами собой закрылись, он свернулся комочком и задремал в разорванном кресле. Свет в окне его кабинета горел долго, но разве кому-то было до этого дело? Случайный прохожий, увидев светящееся ночью окно, явно пробормочет:

— Допоздна работают в мэрии. — И пойдет по своим делам, совершенно не заботясь о том, кто это на благо народа трудится и днем и ночью.

Депутатка Надежда Кауровна Прошкина видела, как Яков Иванович прошел в свой кабинет явно в дурном расположении духа. Она долго стояла в коридоре администрации под его дверью. Слышимость была никакой, то есть, сколько она ни прикладывала ухо к замочной скважине, ничего услышать не удалось.

Депутат Надежда Кауровна была из тех, кто во всем поддерживал местную власть, конкретно Ударникова и Семен Палыча, с которым у нее в юности произошла интрижка. В депутаты Надежду Кауровну занесло совершенно случайно. Работала она чертежницей в городском институте, который получал заказов все меньше и меньше. Когда ситуация стала плачевной, а ее бывший возлюбленный оказался у власти, Надежда недолго думая ринулась к Чистову со словами: