Яна Темиз - Рай на земле

– Так вы его раньше знали, Олега… Евгеньевича, кажется?

– В том-то и дело, Верочка! Вернее… ну, словом, оказалось, что он мой сосед! Сосед по даче, – заторопилась она, считая, видимо, эти пояснения важными, – вон оттуда, у нас с ним… точечная граница, я его и не видела никогда. То есть до того, как он зашел. На их участок вход с другой улицы, – словно найдя верный тон, вдруг спокойно и чуть отстраненно заговорила Елена Георгиевна.

И тотчас ее история стала историей – не ее собственной, заставившей ее не одну ночь без сна пробродить по пустому дому, а просто историей, из тех, что рассказывают для развлечения, точно отмеряя меру занимательности и правдоподобия.

– Тот угол сада давно зарос, причем и с нашей и с их стороны, вход к ним со Станционной, да и непохоже, чтобы они жили здесь постоянно: ни шума, ни криков детских, ни собаки. Олег Евгеньевич зашел, чтобы получить подпись. По новым правилам, чтобы продать дом и участок, нужно, оказывается, заказывать кадастр и получить подписи всех соседей, даже если граница точечная. Мы с ним еще над словом посмеялись, я ему все, не глядя, подписала… а надо было поглядеть. Он сказал, что мать решила продать дом, все равно они здесь практически не бывают. Словом, это он и был.

Ей нечем заняться, успев спрятать глаза, подумала Вера. Что поделаешь, надо ее выслушать, для нее и такое совпадение – повод для переживаний. Какими еще мы будем в этом возрасте?..

Взгляд невольно скользнул по продуманному, подобранному наряду пожилой женщины, по ее рукам – старческим, с пигментными пятнами и крупными суставами, но ухоженными и какими-то породистыми, вызывавшими почему-то ассоциации со старыми княгинями и графинями, помещицами и пиковыми дамами… может быть, из-за крупного кольца с семью мрачными, благородно-пурпурными гранатами. Вера ставшим за последние дни привычным жестом покрутила непривычное кольцо на собственном пальце – тонкое, изящное, из белого золота, подаренное на прощание и обещавшее… да, много чего обещавшее.

Значит, Олег Евгеньевич – сосед Елены Георгиевны по даче.

Сюжет для небольшого рассказа, все дороги ведут в Анталью, гора с горой не сходится, мир тесен и так далее. Ну и что, зато ты подышала загородным воздухом, пообщалась с одинокой пенсионеркой, потратила половину выходного дня, ничего страшного.

– Я не знала его фамилии, даже отчества не запомнила, иначе я обратила бы внимание, не могла бы не обратить… впрочем, я опять сбиваюсь! Когда он нас увидел, ему стало так плохо, просто истерика сделалась. Никогда ничего подобного не видела – взрослый мужчина все-таки… Лида, наоборот, успокоилась, вместе с врачом его осмотрела, потом мы счета всякие оплачивали, решали, когда его можно перевезти в отель. Лида настаивала, чтобы перевезти, боялась, наверное, потом без меня в эту больницу ездить, у меня же всего несколько дней оставалось. Словом, когда все это устроилось, так мы с ней и расстались. Телефонами обменялись из вежливости. Она тоже удивилась насчет дачи, но не очень, она здесь почти и не бывала. Свекор, говорит, покойный любил, из-за него и свекровь туда иногда ездила, а как его не стало, так дом пустует. Он ведь там и умер, свекор, жена его в саду нашла, сердце… инсульт… да!

Как всем пожилым людям, ей было нелегко говорить о смерти. Она вздохнула и закусила губу. Наверное, представила, что когда-нибудь тоже выйдет посидеть в саду и…

– Но вы у них были? – решила отвлечь ее от мрачных мыслей Вера. Кажется, Елена Георгиевна что-то такое говорила по телефону.

– Была. Знаете, я, пожалуй, сначала все-таки о другом… я же вам недорассказала свою историю.

В углу, около двери висела потемневшая от времени шпалера – красиво изогнутая рыба с вертикальными рядами иероглифов, и Вера стала смотреть на нее, чуть, совсем чуть мимо Елены Георгиевны, чтобы та не заметила ее ослабевающего внимания и продолжала говорить.

Только теперь она говорила так, словно заново переживала свою историю, и Вера отвлеклась и от китайского карпа, и от собственных – возникающих от непривычного кольца? – мыслей.

Елена Георгиевна говорила и вспоминала, вспоминала, и тот зимний день – мороз и солнце! – так и вставал перед глазами. Нет, как сама чувствуешь, ни за что не расскажешь, никому не передашь эту горечь, этот шок того морозного дня…

…Черные иголки тянулись к самому окну. Конечно, они вовсе не были черными, но когда Елена Георгиевна машинально, тем же привычным утренним движением, что и десять, и тридцать лет назад, отодвинула гремящую старомодными кольцами по карнизу штору, яркое зимнее солнце и сверкающий снег ослепили ее и затмили темную еловую зелень, и казалось, что из-под белоснежной пушистой шапки щетинится совершенно черный еж.