Или оказаться бы, к примеру, в отцовском кабинете… теперь это его кабинет, но он по привычке считает его отцовским… там тоже – запах книг и чего-то старого, неуловимого, приятного с детства… он ничего не менял в нем. Не переставил ни одной книги, не перевесил ни одной картины, не пускал туда Лиду вытирать пыль, запретил ей менять занавески, даже компьютера не купил, пользовался ноутбуком. Как часто, сидя за большим отцовским столом, он мечтал об этом убийстве!
Неужели он не смог, не сумел, неужели его прекрасный план оказался неудачным? Нет, быть того не может!
Он услышал странный звук и открыл глаза. Звук был его собственным стоном, и, знай он это, ни за что бы не открыл их.
Потому что, открыв, он увидел перед собой эти лица – немолодые, женские, сочувственно нахмуренные, что-то говорящие… как же он их ненавидел!
32
Он смотрел на море с привычной ненавистью.
Началась осень, бархатный сезон, как почему-то называли сентябрь и начало октября русские туристы. Работы по-прежнему было много, но он почти не думал о работе. Дело было поставлено и шло, уже не требуя его ежеминутного контроля и вмешательства.
Дилек, как всегда, справлялась.
Иногда, невнимательно выслушивая ее доклады и подписывая подсовываемые ею бумаги, он думал: интересно, как много ей известно? Знает ли она, что ее начальник чуть было не стал убийцей? И если знает, то… что? Как она к этому относится? С ужасом и непониманием, как все обычные люди, с жадным любопытством, как любители триллеров, или со свойственным молодежи равнодушием к чужим делам?
Порой ему даже хотелось рассказать ей, почему он это сделал, но боязнь понапрасну выдать себя ничего не подозревающему постороннему человеку каждый раз останавливала его. Она была так похожа на его дочь, а он так нуждался в слушателе.
В слушательнице. Так как один слушатель у него уже был. Внимательный слушатель, которому нельзя было говорить правду.
Он и не предполагал, что этот толстый полицейский сумеет выйти на него так быстро, и благодарил бога, что на этот раз никого не убил. Конечно, он был неосторожен, пользовался собственной машиной, которую легко было вычислить, он хотел все сделать не так, более продуманно и аккуратно, но обстоятельства не оставили ему выбора.
Интересно все-таки, что знает Дилек? Говорил ли с ней полицейский? Она видела его машину в тот день, она сама это сказала, она знала и могла вспомнить, когда именно это было, и разве не к ней обратилась бы полиция в первую очередь, проверяя его алиби?
Разумеется, доказать ничего нельзя.
Машина несколько раз вымыта изнутри и снаружи, в случае чего можно и не отрицать, что посадил показавшегося знакомым заблудившегося иностранца и подвез до центра, вот и все дела. Тогда – никакой лжи, пусть свидетели подтверждают, что этот турист сел в эту самую машину, пусть эксперты найдут какой-нибудь его волос или отпечаток пальца, а никто и не спорит: он здесь был.
Был и вышел живым и здоровым. Сам он благополучно отбыл, и вряд ли подобным пустяком заинтересуется Интерпол. Никто никогда не станет искать его и допрашивать, да и что он может сообщить? Что на него напал незнакомец, предложивший его подвезти? А если этот незнакомец занимает солидный пост и имеет влиятельных покровителей? А не перегрелся ли он часом на нашем солнце, этот русский турист?
Оставался вопрос района. Что ему, лично ему, Латифу, управляющему крупным отелем, понадобилось в совершенно неподходящем месте в совершенно неподходящее время. Время – это понятно, совпадение, не более, но место?
Ответ пришел сам собой, едва вопрос был задан, – Мурат. На днях его помощница сообщила ему незначительный, но странный факт. Судите сами, вы что бы сделали на моем месте? Да полно, кто обращается в полицию с такой ерундой… но и оставлять без внимания – как можно? У нас приличный отель, говорил он с гордостью примерного управляющего и искренностью законопослушного гражданина, я не мог позволить, чтобы…
Ну да, а вы что бы подумали? Пакетики, конвертики, тайная договоренность. А он, Латиф, ненавидит наркотики, и это прозвучало чуть более выспренне и чуть менее убедительно, чем все предыдущее, потому что было правдой. Он ненавидит их, потому что они сгубили его сына, и при малейшем подозрении… а оно возникает у него, неизбежно возникает, потому что он не может не думать о сыне!
Он считал, что сына погубили не наркотики, а люди, но полиции об этом можно не докладывать. Что такое наркотики – неодушевленные предметы, орудие в руках и облегчающего боль врача, и наркоторговца. Они не виноваты – виноваты те, кто полагает, что жизнь должна состоять из наслаждений и развлечений, те, кто ради денег готов на все, те, кто отрицает какие бы то ни было моральные запреты.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу