Алексей Биргер - Смерть воды и огня

— То есть, его имя вы знаете? — осведомился Игорь.

— Да. Его зовут Родион Романович Черемшин.

Мы с Игорем переглянулись. Филологи по образованию, мы отлично знали имя профессора Черемшина — одного из крупнейших специалистов по английской литературе. Его коньком была английская поэзия и философия культуры двадцатого века — по этому предмету он читал просто блестящие лекции, это мы могли засвидетельствовать, потому что из интереса побывали на одной из них. Ведь для нас, германистов, все связанное с англоязычной литературой не было обязательными дисциплинами. И хотя это произошло кучу лет назад, и многое из того, что говорил профессор, забылось, да и его облик вспоминался несколько смутно, но общее впечатление чего-то блестящего — будто перед глазами разрывается ослепительный разноцветный фейерверк — запомнилось нам очень крепко. Черемшин действительно был почти профессором из анекдотов, жил одиноко и скромно, был предан своей науке, ходил в потертом пальто, мир воспринимал через призму творчества своих любимых поэтов… Нам рассказывали, что в последние годы, годы инфляции и общего обвала, он несколько раз наивно удивлялся вслух, почему раньше на свою профессорскую зарплату он каждое лето без напряга ездил отдыхать в Ялту или Юрмалу, в самые лучшие пансионаты и санатории, а теперь даже путевку в Подмосковье не может купить, а то еще, когда его «поддержали» льготной путевкой в Крым от Дома Ученых, он совсем запутался с визами, которые нужны для поездки на Украину… Словом, если его и интересовало шаманство и «смерть воды и огня», то лишь по касательной к его собственным научным интересам — мы даже догадывались к каким. И эти интересы не имели ничего общего с тем смыслом, которые вкладывали в заковыристую фразу Студнев и Акличаг. Хотя, конечно, любопытно было бы выяснить, что за смесь личных и научных интересов подталкивала чудаковатого Черемшина в Италию.

— Понятно… — неопределенно кивнул Игорь. — И что потом?

— А потом профессор отказался с нами встречаться! — провозгласил Студнев. — Причем отказался очень странно. Я бы сказал, резко и даже грубо. Понимаете, мы позвонили ему, напомнили, кто мы такие, и сказали, что мы в полном его распоряжении, а он… Он заявил, что нам следует забыть его телефон, что он рекомендует нам избегать встречи с ним, так же, как он сейчас избегает встречи практически со всеми людьми, потому что хочет спокойно уехать в Италию. Я предложил — как всегда, все переговоры вел я что мы можем встретиться в Италии, если он, как и мы, отправляется в Верону. Он немного отошел, извинился за первоначальную резкость, а потом сказал: «Видите ли, я не знаю, насколько вам можно доверять, ведь мы почти не знакомы, но все-таки скажу. После поездки в Англию мои дела сложились так, что мне, я боюсь, угрожает постоянная опасность, и я не хотел бы случайно вовлечь вас — как и любых других людей — в круг этой опасности. Возможно, это всего лишь нелепые стариковские страхи, но, честное слово, я предпочел бы встретиться с вами — если наша встреча вообще состоится после поездки в Италию, когда мои дела так или иначе утрясутся. Извините, что не могу рассказать вам больше.» Это было уже больше похоже на того Родиона Романовича, с которым мы мимолетно познакомились в итальянском консульстве, и я спросил: «Так вы едете в Италию? С визами все в порядке?» — «Да, — ответил он. — Дурманов обещал помочь…»

— То есть, этот разговор происходил ещё при жизни Дурманова? — перебил Игорь.

— Да. Буквально за день, за два до его смерти.

— И с тех пор вы больше не общались?

— Нет.

— И что вас, в итоге, смущает?

— Несколько вещей, — ответил Студнев. — Во-первых, страх Черемшина был вполне неподдельным. Во-вторых, то, что Дурманова убили — причем, как вы уточнили, уже ПОСЛЕ нашего разговора. Такое впечатление, что Черемшин, обратившись за помощью к Дурманову, пересекся с чем-то, очень его напугавшим — даже его, при всей его отрешенности от мира. Он говорил о том, что опасность перестанет существовать после его поездки в Италию… Как это понимать? И, в-третьих, за последние дни с нами произошло два неприятных инцидента… Того типа, которые вполне можно было бы назвать попытками покушений. Словом, Акличаг считает, и я в этом с ним согласен, что во всей этой истории надо как следует разобраться.

— Если у вас есть конкретные подозрения, то почему вы не обратились в милицию? — спросил Игорь.

— По двум причинам. Во-первых, милиция отмахнется от нас, скорей всего. Она перезагружена более горящими делами, наши улики и подозрения лишь косвенные, да и наш род занятий мог заставить милицию отнестись к нам… гм… несерьезно. И потом, вы ведь понимаете, мы могли подставить Черемшина ни за что, ни про что. Ведь он оказался косвенно причастен ко второму произошедшему с ними инциденту — стал свидетелем…