Карина Сенн - Скелеты в шкафу Розенбергов

– Ни в коем случае, но всё индивидуально. На некоторые нехорошие вещи нас вынуждают другие люди, не оставляющие выбора. И эти люди ещё страшнее, только наказание никогда не постигает их, и это несправедливо. А если покороче, то я не всегда была согласна с книжными финалами.

– Значит, работу судьёй мы можем не рассматривать.

– Так точно, Рой. Я выросла в доме искусства, несмотря на то, сколько в нём происходило плохих вещей. Я была частью всего прекрасного, создаваемого человеческой рукой или человеческой душой. Моя мать хотела быть великой актрисой, но лишь пару раз она ступала на сцену, похоронив свою мечту глубоко в землю. Однажды я достала кассету из родительской спальни, – это сделал Джозеф, тогда он в очередной раз приходил за новой книгой для сестры, но вернулся с тем, что они смотрели почти всю ночь напролёт. – Одна чёрно-белая красивая пьеса. Моя мать не так уж плохо играла, на самом деле.

– И ты хотела пойти по её стопам?

– Хотела. Я видела смысл своей жизни в познании искусства, но потом… – с грустью вспомнила она, закрывая глаза.

– Что случилось потом, Элизабет? – он в нетерпении ждал ответа.

– То, из-за чего я больше не хожу в театр, – она отказалась от всего. Даже от хороших картин и статуй. От всех любимых вещей, навевающих ей ненужные воспоминания. – Поэтому я здесь.

– Ты не можешь угробить свою жизнь, не можешь, так же как и мать, похоронить свою мечту в землю только потому, что какие-то вещи заставляют вспоминать тебя то, чего ты не хочешь, Элизабет. Это неправильно. Это твоя жизнь, не допускай, чтобы другие люди искалечили её.

Дрожь прошлась по её телу. Не от его слов, а от мороза, что прокрадывался под пальто и бегал по коже.

– Ты не знаешь меня, Рой.

– Но это не мешает мне, как другу, раскрыть тебе глаза.

– Я не смогу, – Элизабет не любила людей, не ищущих выход, людей, смирившихся со своей судьбой. Такие никогда не окружали её, таким не был её отец, Джозеф, ни её друг детства Руди. Интересно, что с ним стало сейчас? Она не знала таких людей, и они были для неё чем-то новым и непознанным, но теперь она пополнила их неуверенные ряды, и это приводило её в ярость. – Моё прошлое всегда преследует меня, где бы я ни была. Оно не отпускает меня, а я не могу отпустить его.

Джозеф был призраком её прошлого. Напоминанием о той вине, что лежала на её хрупких плечах.

– Но что же на счёт тебя? – она перехватила начало его слов, задавая вопрос. – Почему ты не уйдёшь отсюда?

– Мне намного тяжелее бросить эту работу, чем тебе.

Рой был старше её всего на один год. Он жил в бедном районе, в небольшом доме с шатровой крышей. На его газоне стояли детские качели, которые он установил, когда его сестрёнка только научилась ходить. На его кухне готовила мать, а он был единственным, кто содержал семью. Насколько было известно Элизабет, Рой мечтал стать хирургом.

– Здесь я могу получить то, чего не заработал бы и за месяц работы в больнице. Видишь? – он резко возвёл руку в воздух, и Элизабет проследила за движением его пальцев. – Падающая звезда! – воскликнул он, как ребёнок.

– Звёзды не падают, это…

– Перестань умничать и просто загадай желание, – перебил её Рой, и Элизабет внимательно посмотрела на небо, думая лишь о том, насколько сильно она хотела бы увидеть океан, к которому когда-то Джозеф обещал увезти её.

***

Вечер понедельника. Из кухни слышались тихие голоса, доносящиеся с экрана. Фотографии Майкла, диктофон, всё это лежало на столе перед её глазами. Элизабет ждала её, она знала, что женщина в цветастом платке появится на её пороге. И она была права.

Мари стояла за дверью, пока Элизабет поворачивала ключ в замке. Несколько дней её телефон звонил по одному и тому же номеру, но она так и не смогла услышать высокий голос Дакоты Вайсс. Разговор с Роем не выходил из её головы всю оставшуюся ночь и утро, она так и не смогла уснуть, думая, насколько он был прав. Большая сцена, театр, жизнь во имя искусства. Она хорошо играла разные роли, и это единственное её сходство с семьёй. Джозеф был таким же превосходным актёром. Бывало, стоило ей увидеть его в окружении других людей – и она не могла узнать его: новый голос, манеры, смех, совсем новый взгляд, всё было подвластно ему, и иногда это пугало её больше всего на свете.

Элизабет открыла дверь и увидела женщину с опущенной головой. Она пригласила её в дом и проводила до большого старого кресла. У Мари дрожал голос, и она вновь перебирала пальцами белый платок в руках. На этот раз Элизабет увидела её настоящее, неподдельное волнение. Чёрный кейс она поставила рядом с креслом и пару раз откашлявшись, взяла одну из фотографий в руки.