Максим Сонин - Обитель

Воды набрала из бочки, и есть сразу стало проще – за пару минут Ева расправилась с плиткой и сразу пошла за второй. Адриан не сказал, что ей можно только одну съесть. После второй плитки захотелось третью. Кухня плыла перед глазами, но Ева поднялась, дошла, покачиваясь, до шкафа, вытащила очередной конвертик из коробки, сразу, прямо сквозь бумагу, надкусила и осела на пол. Глаза вроде оставались открыты, но ничего не видели, а в ушах вдруг засвистело, как будто Ева быстро бежала по пустой дороге. Что-то давило на затылок, и кухня вокруг унеслась куда-то вверх – Ева почувствовала, что падает, падает в какой-то бесконечный, совершенно черный колодец. Воздух в ушах бился о кровеносные сосуды – казалось, что голова сейчас лопнет. Ева закричала и не услышала собственного голоса. Даже не увидела рук – только почувствовала, что падение ускоряется.

На кухню Адриан зашел уже к ночи. И вправду дремал, ждал, пока боль хоть чуть-чуть утихнет. То есть, конечно, не боль – боль ему была в радость, – а слабость, едкое болото, в которое проваливалась голова каждый раз, когда в колене выстреливала рана. Адриан ждал, следил за собой даже в полудреме, и, как только стало понятно, что голова проясняется, поднялся. Нужно было убраться в Обители. Тела стащить, скинуть в колодец, вслед за матушкой и сестрой. Дома, молельню сжечь. Не сразу – и для этого-то трупы и нужно было спрятать. Пару дней предстояло еще провести здесь, собирая по норам под молельней, по ящикам в мастерской необходимые для мирской жизни припасы. Где-то здесь должен был отец прятать деньги. Много денег, достаточно для того, чтобы жить потом в мире без забот. Отец деньги берег, лишнего никогда не тратил – должен был за годы скопить состояние.

Малую Адриан уже решил, что с собой заберет, – девочка была хорошая, добрая, к тому же сестра все-таки. Планов женитьбы не строил. Когда-то, до колодца, такая малютка бы Адриану очень приглянулась. Теперь же тело Адриана умело отзываться на мир только болью. Он не чувствовал жара и холода, возбужденья или дрожи. Только больно – не больно. Нужно было найти деньги и уехать в Петрозаводск, оттуда податься или на север, за Мурманск, или наоборот, на самый юг, к Украине. Адриан знал, какой рай ему нужен. Своя Обитель – дом, лес, поле. И море крови.

Об этом думал постоянно, так уже привык, что и не замечал почти. Вчера, когда бродил по Обители, забивал братьев и сестер, старших, младших, думал о другом – о том, нужно ли в городе искать документы, нужно ли брать с собой «Двоицу», которая хранилась в мастерской, в таблетках, и на кухне – в гематогенных плитках, привезенных из города, которые сестры пропитывали «Двоицей» для младших. «Двоица» стоила дорого и ее, конечно, можно было продавать самому, но Адриану было скучно об этом думать, скучно представлять старую, доколодезную жизнь, в которой приходилось разговаривать с другими людьми. Вместо них он теперь видел просто куски мяса, которые, наверное, двигались и, возможно, даже что-то думали.

Куски мяса, разбросанные по Обители, не двигались и не думали. Они лежали там, где он их вчера оставил. В кроватях с засохшей кровью. Сначала Адриан сходил за отцом, перетащил того к колодцу – делать это было трудно, нога не гнулась совсем, поэтому Адриан цеплял тело ободранным стволом ружья, которое за вчера заострилось, покрылось крючками гнутого металла. Тащил тело за собой, и выходило медленно. Еще медленнее было сбрасывать его в колодец. Адриан осторожно садился рядом, вытягивал ноги и руками подтаскивал тело через себя, через плечо и каменную кладку скидывал в темноту.

С детьми было проще, а больше всего провозился с толстой сестрой, которую всегда не любил, даже до колодца. Хотел даже разорвать ее на куски поменьше, но побоялся, что силы кончатся. Тело болело меньше, чем ночью, но все еще было будто сонное, все время хотелось лечь, растянуться, расслабиться. Адриан впервые позавидовал брату Дмитрию, который всегда умел будто бы всасывать боль, растворять ее в душе. Если кто-то и мог склонить его к молитве – так это брат, который, в отличие от отца, матушки и всех остальных, жил в мире как в царствии Божьем. Мир видел как два колоса, гнилой и здоровый, и всегда знал, какой срубить. Адриан даже обратился к брату, хотя тот давно не жил в Обители:

– Димка?

Обитель не ответила, и Адриан понял, что снова проваливается в дремотный бред. Нога не болела, но стягивала душу изнутри, будто забирая себе всю силу. Адриан дотащил до колодца последний труп, добрел до кухни, заглянул. Там было темно и холодно. Если спать снова, нужно было развести огонь.