Дмитрий Сафонов - Энские истории

— А ну-ка! — раздался грозный голос незнакомца; он был очень сильно рассержен. — Что за плебейские манеры: превращать хорошую историю в сопливую мелодраму?! Оставьте пафос и глупое геройство для других, а у меня — не сметь!

Костыль нажал на спуск, но выстрела не последовало… Осечка! Незнакомец подошел и выхватил у него пистолет; передернул затвор; негодный патрон упал и покатился по растрескавшемуся линолеуму.

Евгений с Сержиком мигом связали Костыля и посадили рядом с его бойцами.

Незнакомец подошел ко мне; я сидел на диване; голова, наспех забинтованная, сильно болела и кружилась; меня поташнивало; каждое движение причиняло боль — мерзавцы сломали мне ребра, когда били.

— Ну что? — спросил он. — Настало время сделать выбор: бродячий цирк или крылышки на плечах? Наш договор остается в силе: я свое слово держу.

Я посмотрел на Васильича и на ребят. Мне было очень нелегко; можете себе представить, как мне было нелегко, но я все же тихо сказал:

— Крылышки…

— Хорошо, — поддакнул незнакомец; казалось, другого ответа он и не ожидал. Он обернулся к моим — теперь уже бывшим, я это очень хорошо понимаю, ибо кто же простит ПРЕДАТЕЛЬСТВО? — друзьям. — Спасибо. Вы прекрасные артисты и со своими ролями справились блестяще. Пусть это будет вам небольшой наградой, — он достал долговые расписки на шатер и грузовики и отдал их Васильичу. — А теперь можете идти. Оставьте нас.

— Да мы ведь… Не из-за этого, — растерянно сказал Васильич, пряча расписки в карман. — Просто… Чтобы никому не повадно было… Цирковых обижать… — он был очень жалок в ту минуту; куда девалась его былая стать? Он ссутулился, глаза потухли, румяные щеки с частой сетью красных прожилок повисли дряблыми мешочками. Васильич виновато улыбнулся и вышел; за ним и все остальные. Никто из них со мной не попрощался.

Я проводил их долгим взглядом. Глаза мои были полны слез. Заметив это, незнакомец презрительно рассмеялся.

— Ты по-прежнему хочешь крылышки?

Я беззвучно кивнул.

— И ты по-прежнему хочешь делать тройное сальто САМ? Без моей помощи?

Я снова кивнул.

— Хорошо, — он вложил в мою руку пистолет и подвел к связанным бандитам. — Три выстрела — три удара сердца. И ты обретешь этот ритм навсегда. Он от тебя уже никуда не денется. Главное — целься в голову, чтобы с одного патрона.

Я колебался.

— Я так и думал! Ты слишком слаб! Такой же, как и они! — он ткнул пальцем в сторону двери, закрывшейся за Евгением: до последней минуты на что-то надеясь, он ушел последним. — Пойми: самый верный способ победить желания — это реализовать их. Добиться своего — любой ценой! Сделай — или сдохни! Ну что? Решился?

Я положил левую руку на сердце, прислушиваясь к его биению; правой крепко сжал пистолет. Три выстрела прозвучали ровно: я не волновался.

Вспоминая прошедшее, я вижу все необычайно ясно: так, будто это было вчера. Потом уже, спустя какое-то время, до меня окольными путями дошли слухи о судьбе моих товарищей.

С Козупеем на следующее утро случился сердечный приступ — прямо во время тренировки. Он стал кидать свои дурацкие гири, и вдруг — инфаркт! В пыльном захолустье, в маленьком городке, куда труппа направилась из Энска, в нищей больнице, где не было не то что лекарств — водопровода! — на двух продавленных койках, поставленных вместе (потому что на одной он не помещался), Козупей тихо скончался.

С его смертью труппа окончательно развалилась.

Сержик ушел в запой; Евгений женился на "племяннице" и работает охранником на овощном рынке; Васильич уехал в Краснодар и там устроился в небольшой ресторан: ходит от столика к столику и показывает карточные фокусы.

Ну а я… Что я? У меня — ангажемент в Лас-Вегасе, я выступаю в цирке при казино, каждый вечер делаю три оборота и, сосредотачиваясь перед трюком, каждый раз вспоминаю Энск, Васильича, Козупея, Женьку, Сержика, Вику, склоненные головы Костыля и его подручных, выстрелы, сочный хруст черепных костей, кровь, три связанных тела, бьющихся в предсмертной агонии, — и сердце мое охватывает такой ужас, что оно словно замерзает, покрывается слоем льда и начинает биться ровно. И синие крылышки на плечах понуро трепещут…

И каждый раз после представления я прихожу домой и, чтобы смыть с сердца этот липкий ужас, в одиночку напиваюсь до зеленых чертей. Надо же! Сделал — и не сдох! А жаль…

Кстати, незнакомца я потом встретил: он приезжал в Лас-Вегас. Я пригласил его к себе и, в очередной раз напившись, захлебываясь пьяными слезами, спросил напрямик: