Дмитрий Сафонов - Ласковый убийца

Ремизов с силой пнул стул, выбивая его из-под Кольцова.

— Вставай, патриот! Наваляю тебе немножко, пока ты еще не обзавелся депутатской неприкосновенностью.

— Безобразие! — Кольцов старался не смотреть на Ремизова. Он почти кричал, — где охрана?

Надя благоразумно предпочла не вмешиваться: это был спор двух любовников: пусть сами во всем разбираются. Она снова взяла вилку и стала ковыряться в цыпленке.

Ремизов почувствовал огромное облегчение: если бы Надя решительно встала на сторону Кольцова, все было бы совсем по-другому.

Максимум, на что он мог рассчитывать в этой ситуации — ее молчаливое невмешательство, как признак сочувствия. И он его получил. Внутренне ликуя и радуясь, он поднял тяжелую руку и открытой ладонью смазал Кольцова по щеке: на белом холеном лице остался большой красный отпечаток пятерни. Ремизова это так позабавило, что он даже рассмеялся.

Кольцов заверещал прерывающимся от страха голосом:

— Кто-нибудь! Скорее! Помогите!

Ремизов схватил его за горло. Резко сжал. Встряхнул. Затем отпустил и снова — раз! Влепил еще одну тяжелую пощечину.

Дрожа от нетерпения, он ждал ответного удара: если бы это был длинный крюк — нырнул бы под руку и бросил через спину, распрямляясь, чтобы с высоты его роста Кольцов пришел прямехонько на голову; полудлинный или короткий — подхватил бы вращение и бросил через бедро; ну уж если бы Кольцов решился на прямой — резко ушел бы вниз и постарался бросить через плечо, а заодно и руку сломать в локтевом суставе.

Но не дождался: Кольцов побоялся его ударить, он только стоял и кричал.

Внезапно Ремизов услышал за спиной грозное сопение и, не успел он обернуться, как чья-то мощная рука схватила его за шиворот и потащила назад и вниз. Ремизов пытался отступить, но уперся в чью-то подставленную ногу: он взмахнул руками и полетел на пол.

Долго лежать ему не дали: короткий тычок поддых — сверху вниз, а потом две пары рук — под мышки, и на улицу.

Ремизов сообразил, что нужно сопротивляться — он рвался назад, в зал, а его тащили к выходу. Но зато когда его подвели к выходу и стали выталкивать, он резко сменил направление своих усилий на противоположное: дернулся и вылетел из двери, как пробка из бутылки.

Это дало ему фору — метров семь-восемь. Он бежал изо всех сил — и через секунду скрылся за углом.

Охранники ресторана — именно они пришли на помощь Кольцову, ведь телохранителя он отпустил, а водитель оставался сидеть в машине — решили не преследовать дебошира: один из них был в прошлом борец, а другой — боксер. Бегунов среди них не было. Они постояли на крыльце — один отряхнул руки, а другой сплюнул под ноги — развернулись и ушли.

Через минуту показался красный и злой Кольцов. За ним задумчиво шла Надя.

Водитель выскочил из машины, распахнул угодливо перед ними двери. Кольцов сел первым, Надя — следом за ним. "Мерседес" выехал со стоянки и помчался по полосе встречного движения.

Ремизов, наблюдавший все это из-за угла, убедился, что ему ничего не угрожает, вернулся к машине, открыл ее и завел двигатель. Он был доволен и жалел только об одном: надо было разбить этому ублюдку нос. А еще лучше — сломать.

Ремизов вернулся домой поздно. Он был в прекрасном настроении: что-то напевал, мурлыкал себе под нос, кружился в танце с воображаемой партнершей — угадайте, с кем? — потом пошел на кухню, заварил кофе и сел за стол — рисовать картинки.

Он изобразил Кольцова с разбитым носом — уж очень хотелось. Долго хихикал, тщательно прорабатывая детали. Получилось похоже. Ремизов закурил и откинулся на спинку стула.

Теперь воображение рисовало ему другой портрет — Надин. Он пробовал делать это на бумаге — много раз — но неизменно бывал недоволен результатом. А мысленно — пожалуйста.

Затем он тяжело вздохнул и, желая отвлечься, решил послушать сообщения, пришедшие за день на автоответчик. Ремизов протянул руку к аппарату и нажал кнопку.

Хриплый мужской голос, временами срывающийся на визг, с нескрываемой злобой вопил:

— Ты пожалеешь об этом! Тебе конец! Ты, считай, уже труп! Раньше нужно было думать о том, что делаешь, теперь уже поздно! Конец тебе, козел! Сдохнешь, придурок, от своей наглости!

Ремизов усмехнулся и нажал кнопку "стоп". "Ничего. Это мы еще посмотрим".

Он расстелил кровать и уснул: спокойно и без сновидений, что для него было большой редкостью.

Утро четверга выдалось славным. Так бывает в предосенние дни: и вроде бы еще тепло, и вроде бы листья пока не пожелтели, и дожди не зарядили, — а все равно, звенит что-то в воздухе, предвещая скорое постепенное умирание. Звенит, вызывая светлую и чистую тоску.