Дмитрий Сафонов - Ласковый убийца

Понедельник. Ремизову нужен материал. Он взглянул на часы: начало пятого. На сегодня Феоктистов уже отпадает. "Ну и черт с ним. Подождет до завтра, ничего не случится." А вот он? Чем займется он?

"Ну а что в этом такого? Сильный человек — это тот, кто может признать собственные ошибки. Я ведь, собственно, был неправ. Зачем я ей нахамил? Она, между прочим, вела себя очень корректно. А вот я ей нахамил. Возомнил о себе черт знает что! Думал, стоит только позвонить — и она мне на шею бросится. Но этого не произошло. Правда, и послать не послала: так… Поговорили… Как два старых приятеля. Хотя… Мне этого мало — быть для нее всего лишь старым приятелем. Но с другой стороны, это не так уж и плохо. Все-таки приятель — это позитивная оценка. Положительные эмоции. Нет, правда: что я теряю? Приеду. Извинюсь. От меня же не убудет. Тем более, что действительно был неправ. Подвезу ее домой. Она обрадуется — все лучше, чем на метро. Поболтаем — легко и непринужденно. Потом она мне подставит щечку для поцелуя. В общем — поеду. Встречу!"

Теперь, когда решение было принято, ему стало легче. Никаких больше колебаний и размышлений — он едет встречать Надю!

Ремизов сразу повеселел: он представил себе ее походку, улыбку, глаза, волосы. И вроде — ничего в ней особенного нет, в этой Наде, а все равно — другой такой не найдешь.

Не зря великие давно уже заметили: "Всякая пленительная красота всегда имеет в своих пропорциях некоторую странность." Причем трудно даже с уверенностью сказать, в чем она заключается, эта странность. Но она, безусловно, есть — именно это и придает пленительность.

Ремизов немного прибавил скорость — Надя заканчивала в пять, надо было поторопиться.

Как всегда, на стоянке перед телецентром не было свободных мест. А времени, как назло, почти пять.

Ремизов медленно катался по стоянке, тщетно пытаясь хоть куда-нибудь приткнуться. В этой толчее машин он боялся задеть какую-нибудь иномарку, поэтому вытягивал шею и напряженно крутил головой, внимательно осматривая все вокруг себя.

Ремизов страшно нервничал, что может не заметить, как Надя выйдет из здания — поэтому он был уже весь красный от злости и вдобавок сильно вспотел.

Он опасался, что Надя может уйти с работы чуть пораньше, вот в эти самые минуты, а он не увидит ее и будет думать, что она, напротив, задерживается, и будет ждать ее — до позднего вечера. И чем дольше он будет ждать, тем страшнее ему будет уйти: а вдруг она появится именно в тот момент, когда он уйдет? Но с другой стороны, чем дольше он будет ждать, тем больше будет его досада, если он ее не встретит: в общем, положение — глупее не придумаешь.

К тому же он переживал, что Надя может увидеть его таким — красным и потным, и от этого злился (краснел и потел) еще сильнее.

Наконец в дальнем углу стоянки он уловил какое-то шевеление: рядовой труженик эфира отбывал на вишневой "девятке" к месту постоянной прописки.

Ремизов сразу же дернулся туда и поставил машину на освободившееся место.

Теперь можно было не отвлекаться, и он стал внимательно наблюдать за всеми, кто выходил из здания телецентра.

Надя появилась в пять минут шестого.

У Ремизова радостно забилось сердце, и на губах заиграла улыбка: открытая и немного виноватая. Эта улыбка возникала всякий раз, когда он видел свою любимую: сама собой, помимо его воли.

Надя медленно шла к троллейбусной остановке. Ремизов потянулся к ручке двери, чтобы выйти из машины и подойти к ней — щекотливость ситуации не позволяла ему кричать во весь голос: "Надя! Надя!".

Он вышел и сделал несколько шагов ей навстречу, но вдруг, откуда-то из другого угла стоянки, раздался характерный рев клаксона.

Странно, но он привлек Надино внимание: она повернулась и направилась в ту сторону, откуда послышался сигнал.

Ремизов застыл на месте и стал смотреть, куда она идет. Первым делом он подумал, что законный супруг встречает свою благоверную после напряженного рабочего дня. Но уже через мгновение исключил эту версию: у машин голоса отличаются друг от друга так же сильно, как и у людей. Сиплый и гнусавый визг "шестерки" невозможно спутать с низким и глубоким ревом иномарки.

Надя шла прямо к огромному черному "Мерседесу". Ремизов с тревогой и ненавистью глядел на это "чудо враждебной техники": два колеса такого "шестисотого" стоили ровно столько, сколько вся его моложавая "восьмерка".

Надя подошла ближе: задняя дверь "Мерседеса" приоткрылась. Надя обернулась: убедиться в том, что никто из коллег ее не видит. Ремизов, опасаясь, что она его заметит, быстро сел в машину.