Кэролайн Грэм - Там, где нет места злу

— Кто живет в квартире сейчас?

— Никто. Она внесла плату за три месяца вперед, а они еще не закончились.

— У вас нет запасного ключа?

Она опять покачала головой:

— Могу дать вам телефон хозяина, если хотите.

Пока Трой записывал номер, Барнаби прогулялся по комнате и подошел к окну. За домом пейзаж был не намного веселее, чем перед ним. Маленькие заасфальтированные дворики или замусоренные скверики с плотно утрамбованной землей. Пожарная лестница, на которую Барнаби особенно не надеялся бы в случае опасности. Он отвернулся от окна и спросил Таню о соседях снизу.

— Бенсон — растаман [31] Растаман — здесь: представитель молодежной субкультуры, поклонник музыки регги, носящий дреды и курящий марихуану. , бо́льшую часть времени проводит в Пекэме со своей девушкой и ребенком. Чарли — носильщик на железнодорожной станции Севен-Дайлз. Но они оба заселились, когда Карлотта уже съехала, так что ничего о ней знать не могут.

— Кажется, она получила несколько писем авиапочтой, когда жила в доме викария.

— Наверно, от отца. Из Бахрейна.

— Мы слышали, она их выбрасывала, не читая, — заметил сержант Трой.

— Ос-споди… — У Тани сделалось одновременно уязвленное и задумчивое лицо. — Ни за что не стала бы выкидывать письма от отца. Да я только и думаю, как бы узнать, кто он такой.

— Если вдруг подумаете о чем-нибудь еще, Таня, позвоните. — Барнаби вручил ей визитку. — И, конечно, если появится Карлотта. Все равно, днем или ночью, у нас стоит автоответчик.

На обратном пути Трой записал номер телефона в холле. Барнаби открыл дверь подъезда, и они снова оказались под слабым осенним солнцем.

Сержант Трой думал о своей семье, о родителях, бабушках и дедушках, тетях и дядях. И хотя как минимум половина этих разнообразных родственников в любой момент способна была взбесить его, он не представляет себе жизни без них.

— Бедная девчонка. С самого начала не повезло. Даже не знает, кто ее отец.

— Надеюсь, вы не пытаетесь меня разжалобить, а, сержант?

Таня стояла у окна и смотрела им вслед. Потом она отпустила занавеску, которую придерживала рукой, и услышала мягкий щелчок — открылась дверца шкафа в спальне. Послышался шорох.

— Все в порядке, — бросила Таня через плечо, — можешь выходить. Они ушли.

Пока Барнаби и Трой ехали по Сити-роуд в Кэмден-таун, Энн Лоуренс на кухне дома викария натирала ножку ягненка розмарином, замоченным в оливковом масле. Рядом с ней сидела Хетти Лезерс и лущила горох. Кэнди, извернувшись, скатилась со своей подушки и теперь ковыляла к ним.

— Почуяла запах мяса. — Энн улыбнулась, взглянув на собачку.

— Мы нынче хроменькие, — сказала Хетти и достала печенье из кармана цветастого фартука.

Кэнди жадно схватила его. Миссис Лезерс с беспокойством посмотрела на Энн:

— Вы уверены, что уже можете готовить, миссис Лоуренс? Вы так раскраснелись.

— Все нормально, — успокоила Энн. — Честное слово, я чувствую себя гораздо лучше.

Она действительно воспряла, и не только физически. Во-первых, ее порыв сказать правду и посрамить дьявола не ослабел за вчерашний день, и сегодня утром она проснулась решительной, как никогда. Во-вторых, хотя она ни за что не призналась бы в этом Хетти, ее румянец объяснялся возбуждением после спора с мужем.

— Как добр преподобный! Согласился проводить Чарли в последний путь, — произнесла Хетти. Непонятно, почему это вдруг пришло ей на ум именно сейчас. — Он ведь сложил с себя сан и вообще.

— Лайонел был рад помочь.

Энн покривила душой. Когда она попросила об этом мужа, Лайонел вышел из себя. Сказал, что вот уже десять лет в деревне его считают мирянином и ему будет неудобно вдруг показаться в облачении священника. Энн ответила, что он говорит глупости, и между ними произошел свободный обмен мнениями, еще сильнее встревоживший Лайонела и еще больше воодушевивший его жену.

— Чарли работал в доме викария долгие годы.

— Я знаю, дорогая.

— Это очень много значит для Хетти. Для бедняжки день будет и без того очень трудный, а тут еще придется слушать, как совершенно незнакомый человек разглагольствует о ее муже. А ты ведь и так не слишком перетрудился на пасторской ниве.

— Что ты имеешь в виду, Энн?

— Я имею в виду помощь, Лайонел. Заботу, готовность выслушать, постоянную поддержку. Я думала, это и есть твоя работа.

— Боюсь, нет никакого толку продолжать этот разговор.

— Не сомневаюсь, что, будь Хетти смазливой мордашкой лет восемнадцати, обвиняемой в торговле наркотиками, она получила бы от тебя и карманные деньги, и миленькую маленькую квартирку, и новую гладильную доску.