Александр Ярушкин - Рикошет

Водителю прокурорской «Волги» заниматься преследованием было в диковинку, и он был сосредоточен и хмур. Однако Иван Васильевич облегчил им задачу. Проехав несколько кварталов, он свернул во двор тяжеловесного пятиэтажного дома, напоминающего огромную серую глыбу.

Кромов опрометью бросился за вошедшим в подъезд директором. Прислушиваясь к его могучей поступи, на носках взбежал на второй этаж, различил, как на третьем хлопнула дверь, и устремился вверх.

Сориентироваться, за какой же дверью скрылся директор, не составляло большого труда. Одна из этих массивных и филенчатых созданий плотницкого искусства пятидесятых годов прямо-таки содрогалась от возмущенных криков.

Оперуполномоченный уныло смотрит на раздавленный Добровольским окурок:

— Вроде, мужик нормальный… Его-то что заставило?

— По-соседски помочь решил… Я на следующий же день допросил его. Оказалось, директор фабрики наплел ему, будто плановичка на шее повисла, не дает проходу. Вот он и стал звонить. Правда, так и не мог понять, почему звонил другой женщине… Но все равно звонил. Хотел помочь почтенному соседу…

— Непорядочно это, — бурчит Кромов.

— Кто же утверждает, что порядочно… Но человек заслуженный, инвалид труда второй группы, скучно ему, а тут такое мероприятие увлекательное.

— Поразвлекался, значит.

— Да-а…

В дверь деликатно стучат.

— Стрюков, — со вздохом констатирует Добровольский.

Догадка его верна. На пороге возникает ревизор. Он хорошо пообедал, наверное, побывал дома. Это видно по глазам, в которых, уравновешивая тревогу, гнездится сонная сытость.

Кромов переводит взгляд на узкий, похожий на неподнявшийся пирог, сугробик на карнизе окна. Сугробик еще не прослоился сажей, и от этого кажется каким-то чуждым, не городским.

Добровольский уставился на Кромова, покачал головой:

— И когда это ты все успел?!

— Сам в недоумении, — отшутился оперуполномоченный.

— Закуришь?! — достал пачку сигарет и предложил Добровольский.

— Воздержусь перед отпуском. Пока прокурор не уехал домой, зайди, он санкцию на арест обещал.

— Уговорил? — удивился Добровольский и, по опыту зная, что медлить в таких случаях не стоит, поспешил к прокурору, кивнув на бегу: — Дождись меня!

Кромов позвонил в дежурную часть:

— Это опять я. Супруга не разыскивает?

Забыв ответить на вопрос, дежурный радостно воскликнул:

— Кромов, выручай! Женщина через пути переходила, в районе виадука, какой-то негодяй сумочку у нее вырвал. Народ его в подъезд загнал, позвонили, а выехать некому… Ваши ребята в поезд сели, там «хулиганка» с применением ножа, сойдут только на ближайшей станции. Помощника я на ужин отпустил. Пришлось старшину отправлять, но ему, сам знаешь, не двадцать, а тот тип с ножом.

Выпалив столько слов сразу, дежурный вздохнул, замолчал выжидательно. Кромов покосился на часы:

— Жена у меня на чемоданах сидит. Самолет скоро.

Он знал, что все равно сейчас сорвется с места, и сказал это лишь для того, чтобы немного прийти в себя, отвлечься от навязчивых догадок о содержании и тоне высказываний жены, если они опоздают на самолет.

— Это недалеко от прокуратуры. Тебе два шага! — с мольбой произнес дежурный.

— Давай адрес.

Когда Добровольский, торжественно неся в вытянутых руках санкционированное прокурором постановление о применении меры пресечения в виде содержания под стражей, вернулся в кабинет, Кромова уже не было.

Добровольский зыркнул по сторонам, словно надеясь обнаружить оперуполномоченного за шторой или в приоткрытом плательном шкафу, потом досадливо, но не без восхищения, хмыкнул:

— Смылся… Вот дает!

Добровольский смотрит на ревизора, спрашивает:

— Парнишка, который вместе с вами на обед уходил, не появился?

Стрюков недовольно выпячивает губу:

— На улице курит.

— Пригласите его, если не затруднит.

— А я? — обижается ревизор, будто его обделили при выдаче санаторной путевки: обещали грузинские грязи — в Цхалтубо, а дали местные — в Карачах.

— Ожидайте, — роняет следователь, поворачивается к Кромову.

— Я пошел? — спрашивает тот.

— Топай, — кивает Добровольский. — Спасибо, что заглянул.

1986 год.