Оксана Обухова - Плюшевый оракул

Судьба, однако. Магнитного ключа от этого подъезда у Ковалева не было, звонить приятелю из тутошней квартиры не хотелось, и вдруг — Николай Николаевич на вечерний променад-с. Макс хмуро поздоровался с собачником, проскользнул в дом; вместе с подъемом на третий этаж в груди принялось подниматься притушенное было бешенство.

«Хоть раз — но точно плюну!»

И снова повезло. Дверь открыло нелепое создание с полотенцем, сползающим на глаз, тощими ногами под желтым, как цыплячий пух, халатом, совершенно детским умытым лицом без грамма косметики… И ситуация внезапно стала отдавать комизмом. Ковалев как будто увидел себя со стороны: он, огромный на фоне вредоносного цыпленка, плюется и тиранит мелочь с перепуганной мордашкой?.. Гадалка, блин! Ворожея недоделанная.

Хотя поговорить хотелось тем не менее. О бывшей и любимой, понять, чего-то там переклинило в ее мозгах. Да и проникновенный градус-стадия «ты меня уважаешь?» давал о себе знать. Хотелось разговора, хоть ты тресни! Не с коллегами же бросившую бабу обсуждать. Таким порядком можно реально докатиться до запоя.

…Ковалев стер пальцем остатки сладкой белой массы с венчика блендера, вздохнул. И ловким движением щиколотки выдернул из-под стола табуретку. Уселся, как бы продемонстрировал — он здесь надолго и без ответов не уйдет.

— Ну? Что ты ей наговорила? — повторил, разглядывая свои стиснутые кулаки, положенные на сверкающий чистотой белоснежный стол.

— Ничего особенного. — Цыпленок вяло пожала плечиками и поправила на груди халатик.

— Что я сопьюсь? Меня уволят? — вбивал вопросы Ковалев. — Что?!

— А тебя уволили? — оживилась, заинтересовалась цыпа подколодная.

— Нет. — Капитан перестал таращиться на кулаки и перевел прищуренные глаза на гадалку. — А ты ей это напророчила? Типа меня уволят, понизят в звании, объявят выговор… Что ты ей наплела?!

— Тебе выпало — пьянство, — пригвоздила Полумятова, начиная-таки давать признательные показания, — и неприятности на работе. Но ведь это так, да? Ты пьешь…

— Из-за тебя! Из-за нее!!!

— Слушай… — Вероника замялась, выдвинула из-под стола второй табурет, села через угол от оперативника и быстро зашептала: — Максим, я тебе уже говорила, что гадалка я — никакая, плюшевая…

— Плюшевая? В смысле?

— Ну — игрушечная, несерьезная. — Ника говорила тихо-тихо, пыталась навязать прилично разозленному соседу негромкую и доверительную манеру. — Ко мне приходят подруги, мы болтаем, чай пьем, а карты… это так, забава. Связка для разговора.

— Забава, говоришь? — Максим вспомнил слова жены о том, что пророчества цыпленка продолжают сбываться.

Ника, видимо о чем-то догадавшись, смущенно улыбнулась:

— Макс, я не понимаю, почему карты со мной «разговаривают». Правда. Я и значения-то их не знаю толком. Просто вижу что-то и говорю.

— Но все почему-то сбывается, — задумчиво буркнул Ковалев, откинулся назад и прижался спиной к кухонной тумбе, расположенной чуть ли не впритык к столу. — А ему что нагадала? — спросил и тут же мысленно плюнул: докатился, твою мать, заинтригован предсказаниями «игрушечной» ворожеи! Которая — не соврала — сама себя всерьез не принимает.

Цыпленок виновато потупилась и шмыгнула носом. «Простудится, — почему-то подумал Ковалев, — голова мокрая». Он шел сюда устраивать разборки, но внезапно ощутил пренебрежительную жалость к девчонке с тощей шеей и покрасневшим кончиком носа.

— Прости меня, Максим, — пролепетала та. — Но я не имею права врать, когда гадаю. Я мало понимаю в картах, но точно знаю, — Вероника подняла голову и прямо поглядела на оперативника, — чувствую, вернее: совру хоть раз, и карты перестанут мне доверять, не станут «разговаривать».

— А это так важно для тебя? Карты?

— А откуда нам знать, что важно, а что нет?

Утихомирившийся было Ковалев внезапно разозлился заново: пророчица сопливая! Сидит, о важностях бытия толкует. Идиотка малохольная!

И на вопрос не отвечает. Не хочет говорить, что напророчила Марьяниному бизнесмену.

Хотя и так понятно. Бизнес — в шоколаде, мент — в… похожем по цвету жидком дерьме.

Капитан усмехнулся. Зачем пришел? Чего хотел? Марьяна уже все сказала.

Он приложил ладони к лицу, устало помассировал глаза кончиками пальцев. Зевнул.

Вероника, неожиданно для себя, вытянула шею, чтобы присмотреться к его отнятым от лица пальцам. Когда-то давным-давно девчонки пошучивали, что Ковалев глаза подводит. Ну не могут, пусть даже темные и густые, ресницы так очерчивать его рысьи глаза! Небось, и вправду маминым карандашом для глаз балуется.