Екатерина Шелеметьева - Смерть кукловода

— Мы остаемся! Я нашел картину, — и, помолчав немного, добавил: — Или, вернее, ты ее нашла. Еще тогда, в самом начале, когда впервые приехала к Марии Андреевне.

С этими словами Стриженов вытащил Маргаритин телефон из кармана и показал фото. На нем старушка-божий одуванчик Мария Андреевна обнимала Марго, а на заднем плане на стене висела картина, на ней плескалось синее море и упиралась в голубое небо синяя горная гряда.

Тот вечер Стриженов и Марго провели в доме соседки Солоновского Марии Андреевны. За чашкой чая с пирожками и ватрушками они снова и снова рассказывали пожилой даме о судьбе ее соседа. Мария Андреевна охала, всплескивала руками, вздыхала и хваталась за сердце. Она была благодарным слушателем: не перебивала, не обижалась за обман с посылкой и личностью Марго. С улыбкой и гордостью поглядывала через плечо на бесценное полотно, украшавшее ее кухню, и кротко выспрашивала все новые подробности расследования.

Когда Стриженов закончил рассказ, Мария Андреевна встала из-за стола, подошла к стене и сняла с картину.

— Он отдал мне ее в тот вечер, когда поругался с подругой. — Мария Андреевна вздохнула и осторожно двумя пальцами погладила раму. — Я рассказывала Женечке… — она осеклась и с улыбкой поправилась: — Риточке рассказывала про подружку Егорушкину.

Марго, которую никто и никогда не называл Ритой, растерянно улыбнулась и едва заметно кивнула.

— Я тогда зашла спросить, что за шум и крики, что случилось? — продолжала старушка. — А он возьми да и подари мне картину. Я спрашиваю: тебе, Егорушка, она разве не нужна? А он говорит: пока нет, а как понадобится, я ее на другую поменяю. Еще лучше для вас нарисую.

Старушка несколько раз часто моргнула, вынула из кухонного шкафа над плитой чистую белую скатерть, завернула в нее картину и протянула Стриженову. Он растерялся, даже опешил от такого безоговорочного детского доверия и бескорыстия. От того, что Мария Андреевна ни на секунду не усомнилась в его рассказе, хоть Стриженов и обманывал ее раньше, от того, как просто, без сомнений и раздумий она отдала картину стоимостью в сотни тысяч долларов.

Дмитрий взял полотно, осторожно перевернул его и с легким трепетом увидел на обороте музейный штамп. Глубоко вздохнув, положил картину в сумку и, не удержавшись, все же спросил пожилую женщину:

— Вам не жалко с ней расставаться?

Она с грустной улыбкой покачала головой:

— Мне жаль, что Егорушка погиб из-за нее. Он был хорошим. Жаль, что она не принесла ему счастья. А ее-то саму не жаль. А может, сложится еще, приедет сестричка Егорушкина из Лисичек, не захочет тащить все картины брата в деревню, да и подарит мне что-нибудь на память. Вот будет хорошо. — Она улыбнулась и крепко обняла Марго и Стриженова на прощание.

Уже на лестнице Дмитрий в последний раз обернулся на эту трогательную милую женщину и увидел краем глаза, как она перекрестила их уходящих, снова улыбнулась и осторожно затворила дверь.

На следующий день Дмитрий и Марго снова сели в «Сапсан» и несколько часов спустя вернулись в дождливый осенний Питер. Всю дорогу бесценное полотно Куинджи мирно лежало у Стриженова на дне небольшого светло-серого чемодана.

Посовещавшись с редактором, Дмитрий решил, что в конечном итоге картина принадлежит Государственному Русскому музею и именно туда ее следует вернуть. Уже в Питере они с Мамонтовым сделали несколько звонков, обстоятельно и серьезно обрисовали ситуацию официальным представителям музея, отправили по названным адресам материалы расследования, отрывки из романа Виктории, фотографии картины и показания Нины Фадеевой, которые любезно предоставил Слава Ладошкин.

Прошло еще три дня, и в редакцию газеты прибыла целая делегация из экспертов, сотрудников Русского музея и Министерства культуры. Владимир Петрович лично встретил влиятельных гостей у входа в здание, проводил в свой кабинет и вызвал Стриженова. Дмитрий подробно рассказал чиновникам и деятелям искусства о расследовании, своих выводах и домыслах, а под занавес достал из шкафа многострадальное полотно.

Разворачивая тонкую белую скатерть, в которую сердечная Мария Андреевна завернула картину, Стриженов боялся, что полотно окажется подделкой, что обнаруженная им работа лишь одна из копий кисти Солоновского. Но его опасения не подтвердились. Не прошло и десяти минут, как группа экспертов признала: полотно — действительно подлинник Куинджи. В тот же день картина «Ай-Петри. Крым» тихо и без всякого шума вернулась в музей. Стриженов и Мамонтов получили благодарности и небольшие денежные премии, а также предписание не публиковать материал о приключениях злополучной картины и незадачливого фальсификатора.