Джессика Гудман - Они хотят быть как мы [litres]

Она попросила меня, по возможности, избегать Адама, тем самым посеяв сомнения в его голове, чтобы, дождавшись наконец моего звонка, он не задавал лишних вопросов.

– Такие парни ненавидят слово «нет», – сказала она. – Но терпеть не могут , когда их игнорируют.

Она оказалась права.

Потом мне предстояло завербовать Никки. Я поймала ее после урока физики и попросила встретиться со мной у нее дома после школы, где и рассказала все об Адаме и Шайле и о том, что нам необходимо выяснить правду раз и навсегда.

Она побледнела и долго-долго держала мою потную ладонь в своей холодной руке, пока мы сидели на террасе и смотрели, как вода плещется о берег.

– Мои родители уехали до выпускного, – сказала она. – Сделайте это здесь.

Я обняла ее за шею и прошептала «спасибо», зарывшись лицом в ее волосы.

Она закусила губу и кивнула.

– Давай наконец возьмем за яйца этого ублюдка.

Рейчел приехала из города чуть позже на той же неделе и привезла пару цифровых диктофонов. Ее уверенность успокаивала меня, но все, чего мне хотелось, – это сбежать.

В пятницу после школы, когда я пришла к Никки, Рейчел встретила меня в полной боевой готовности. Ее решимость даже пугала.

Никто из нас не мог ни есть, ни пить, ни даже разговаривать. Но прежде чем я отправила сообщение Адаму, Рейчел прицепила один диктофон к изнанке моей толстовки, а другой установила себе. Никки слушала запись из дома и следила за тем, чтобы прозвучало каждое слово его признания и ни одна деталь не оказалась упущенной.

Мы договорились, что, как только у нее будет полная информация, она позвонит в полицию. Может, нам следовало бы позволить копам разобраться с этим без нас. Просто передать им улики и наблюдать за тем, как все будет разыграно. Но мы хотели сделать это сами. Услышать правду от него. Взять все под свой контроль. В кои-то веки. Ради Шайлы.

– Эй. – Я слышу тихий, нежный голос у самого уха. – Ты не спишь?

В комнате темно и холодно, но мягкая рука берет мою ладонь. Я пытаюсь открыть глаза, но только один поддается. Я поворачиваю голову здоровой стороной и пытаюсь разглядеть, кто там.

– Никки?

– Да, это я.

– Который час?

– Ночь, – говорит она. – Воскресенье.

– О черт, – бормочу я.

Она тихонько смеется.

– Все хорошо.

Когда мой единственный глаз привыкает к тусклому освещению, я наконец могу рассмотреть ее. Длинные темные волосы Никки свисают немытыми жесткими прядями, и она в белом больничном халате. На тонком запястье болтается маленький пластиковый браслет пациента.

– Ты ранена?

Никки качает головой.

– Нет, просто под наблюдением. – В доказательство она вытягивает перед собой обе руки. Вроде бы все цело.

– Рейчел. Как она? – спрашиваю я.

– Несколько сломанных ребер. Синяк под глазом, как у тебя. Но с ней все будет в порядке. Как и с нами. – Никки шмыгает носом и крепче сжимает мою руку. – Ты была права, – говорит она. – Это он сделал. Адам.

– Знаю, – шепчу я. – Где он?

Плечи Никки содрогаются, по лицу текут слезы.

– Наверху.

Остальная часть истории вырывается наружу сквозь сдавленные рыдания.

Услышав в записи, что происходит, Никки позвонила в полицию и попросила их поторопиться. Ей показалось, что копы слишком медлят. Ситуация вышла из-под контроля, и все говорило о том, что долго мы не протянем. Она запаниковала и, схватив из кладовки хоккейную клюшку, побежала на пляж. Она бросилась к Адаму, надеясь сбить его с ног. Но, когда они столкнулись, удар клюшкой пришелся ему в голову, и он отрубился.

Никки завизжала, уверенная в том, что убила его, принесла еще больше смертей, боли и травм этому городу. Всем нам.

Когда приехала карета «Скорой помощи», ее нашли съежившейся от страха, прижавшейся к Рейчел, которая уже очнулась, но была как в тумане. Они обе сидели рядом со мной и уговаривали меня держаться, в то время как Адам лежал без сознания на песке. Никки рассказала копам правду о том, что ударила его, пытаясь остановить. Рейчел подтвердила ее слова.

Там же, на берегу, они передали полиции записанное признание Адама. Тогда же парамедики нащупали у него пульс. Адам был жив. Жив и виновен.

Никки наблюдала, как его погрузили в машину «Скорой помощи» и пристегнули наручниками к носилкам. Его голова качнулась, и он застонал, приходя в себя.

– Надеюсь, он сгниет в тюрьме, – говорю я почти шепотом.

Никки смотрит на меня остекленевшими глазами. Слюни и сопли растекаются у нее под носом, и она вытирает лицо рукавом тонкого, как папиросная бумага, больничного халата.