Ной Хоули - Хороший отец

Я попытался представить в этой роли сына – маньяком с навязчивой идеей, – но мозг буквально отказывался их совмещать. Дэнни – нормальный ребенок из нормальной семьи. Допустим, пережил развод родителей, но разве в наши дни это не норма? Пятьдесят процентов пар разводятся, и не заметно, чтобы их дети вырастали безумными убийцами. Нет, это ошибка. И я ее исправлю.

– Послушайте, – сказал я, – я требую, чтобы моему сыну немедленно оказали медицинскую помощь.

– Со всем почтением, сэр, – сказал Грин, – идите вы со своим сыном…

Больше он до конца пути не сказал ни слова.

Через двадцать восемь минут мы подъехали к неприметной офисной многоэтажке в Стэмфорде штата Коннектикут. Охранник с автоматом молча пропустил нас в ворота. Мы затормозили у заднего хода. Вооруженные агенты выбирались из всех трех машин, дверцы хлопали, как выстрелы. Ночь была теплой. Воздух пах фритюром – аромат выплывал из забегаловки по ту сторону шоссе. В вестибюле мы разминулись с людьми, вооруженными пехотными винтовками. В лифте поднимались молча: шестеро мужчин следили, как меняются светящиеся цифры. На пятом этаже я увидел механизированную сутолоку – мужчины и женщины в строгих костюмах говорили по телефонам, склонялись над клавиатурами, вели переговоры онлайн, собирали данные. Атмосфера упорядоченной паники. Все ходили так быстро, что галстуки хлопали по груди. По коридорам метались женщины с распечатками срочных факсов.

Агенты провели нас по коридору. Через открытую дверь конференц-зала я увидел белую доску, исписанную подробностями жизни сына: всеми, что успели собрать за два часа федеральные агенты. История моей семьи в банковских счетах и сведениях из федеральной базы данных. Здесь она выглядела нереально. Даты и события, когда мы их проживали, назывались жизнью, а для этих людей, собирающих ее по кусочкам, это были просто факты, данные посмертной экспертизы. Следственная информация: наши решения; дома, в которых мы жили; люди, которых мы знали.

Я рассмотрел снимки Дэниела, рапорт об аресте, черные завитки отпечатков пальцев. Были еще стоп-кадры, снятые в зале. Позже я узнаю, что по ним его и опознали. Отпечатки позволили установить имя – его недавно арестовали за бродяжничество и жизнь под чужим именем. Начатая таблица – события жизни: дата рождения, годы учения в школе. Были снимки из школьных альбомов, переснятые и увеличенные. Все это я увидел с десяти шагов, проходя мимо открытой двери.

Из командного центра услышал голос: «А мне плевать, кто ее отец. Никто не выйдет из зала без подробного досмотра».

Меня ввели в комнату без окон и сказали ждать. На полу – коричневый ковролин, на дальней стене – раковина. Странно для офиса. «Не здесь ли выбивают признания?» – подумал я. Хотя глупо стелить ковер в комнате, где проливается кровь.

Сидя там, я вспоминал все, что знал о молодых людях, стрелявших в политиков. Хинкли, Чепмен, Освальд. Подробности их преступлений помнились смутно. Лофнер яснее других, он был недавно. Меня, как и всех, потрясла жесткость преступления, я читал статьи и смотрел бесконечные репортажи. Двадцатидвухлетний студент с 9-миллиметровой пулей, вытатуированной на предплечье. Благополучный юнец с пунктиком на новой валюте. Это не мой Дэнни. Лофнер однажды явился в колледж, напившись так, что его отправили в больницу. Писал в Фейсбуке, что его любимые книги – «Майн Кампф» и «Коммунистический манифест». Подростком он нервировал людей улыбкой, когда улыбаться было нечему. Агрессивный юнец, пытавшийся вступить в армию, но забракованный из-за наркотиков.

Я сидел там и пытался найти что-то общее между Лофнером и сыном. Может, ребята из Вассара тоже считали Дэнни чокнутым? Может, и мой сын буянил на занятиях и угрожал учителям за критику его работ? Если так, я об этом ничего не слышал. Я несколько раз бывал в колледже, встречался с деканом. Дэнни учился средне, вел себя адекватно. Все говорило, что он нормальный студент, не особенно одаренный, но и без отклонений.

Между тем Лофнера исключили из местного колледжа без права на восстановление, пока он не представит справку от психиатра, что не опасен. К двадцати годам симптомы душевной болезни были очевидны: из трудного подростка он вырос в полноценного параноидального шизофреника.

Дэнни был спокойным ребенком – немного замкнутым, но ничто не позволяло заподозрить в нем душевную болезнь. Газеты писали, что, когда Лофнер входил в местный банк, кассиры держали пальцы на тревожных кнопках. Он производил пугающее, угрожающее впечатление. Лофнер считал, что женщин нельзя пускать во власть. Татуировщику, набивавшему пулю у него на предплечье, он сказал, что проводит в грезах от четырнадцати до пятнадцати часов в день. Говорил, что не управляет своими фантазиями.