Журнал «Искатель» - Искатель, 2018 № 09

Ограбление Анненгофского дворца вначале было для честолюбивого Камчатки только золотою мечтой: ведь простые, а не придворные воры могли ограбить царя разве что в сказке, где, как веем известно, и царевич на Сером Волке ездит. Потом, незаметно для себя начиная претворять меч ту в явь, Камчатка принялся собирать нужные для того сведения. Ему, в частности, удалось подсадить в трактире одного приятеля, Степку но кличке Гнус, к хорошо уже выпившему слуге доктора Евлиха. Слуга, именем Тишка, спьяну принял собеседника за старою своего по семинарии однокашника Лахудру, и Камчатка, сидевший к ним спиной, за соседним столиком, еле удерживаясь от смеха, так и видел, как Гнус вздрагивает всякий раз, когда его называют позорным прозвищем.

Пьяный слуга-семинарист после угощения заболел словесным поносом, и многое из его речей, касавшихся болезней государыни-императрицы и приближенных к ней особ, Камчатка не то чтобы выкинул из головы, но и не собирался никому переносить. Возобновленная матушкой-государыней Тайная розыскных дел канцелярия свирепствовала в Петербурге, пытая правых и виноватых, ее отделение, в просторечии называемое москвичами «конторой». только обживалась в особняке на Лубянке, однако страшное «Слово и дело» уже не раз звучало и на московских улицах. Среди словесного сора, обильно извергаемого Тишкой, Камчатка, что твой петух, выклевал и несколько жемчужных зерен. Он узнал прежде всего, что жена доктора, редкая немецкая стерва, вынудившая долговязого слугу оскоромиться в Великий пост, отбыла с поездом государыни в Питер, где пользует императрицу микстурами, сочиненными наперед ее мужем. Сам же доктор на ночь принимает сонные капли, слуга же спит (именно спит, а не бодрствует) в его опочивальне. Выяснилось также, что в первые дни после отъезда императрицы новоназначенный комендант, одноногий сержант, и сторожа, солдаты-инвалиды, напивались каждый вечер, а теперь только в среду и пятницу.

Тогда в трактире, лениво ковыряя ложкой пересушенного жареного леща, лежавшего передним на оловянной тарелке, Камчатка пытался мысленно напомнить приятелю, чтобы спросил, на каком жилье [7] Этаже. поместился доктор Евлих. Дворец на три жилья; в верхнем, дело ясное, покои государыни, в то время как каморки сторожей и коменданта, понятно, на первом, людском. А придворный лейб-лекарь, спрашивается, где? Гнус, угощая нового дружка пристально и сам понемножку набираясь, о сем важном моменте явно позабыл. Оставалось одно средство.

Камчатка задрал голову и дурным голосом пропел:

— Ох, жилье, жилье, милый мой домок!

И тут же уронил голову на стол, незаметно отодвинув тарелку. Нос его уткнулся в воняющую сивухой жирную столешницу, а справа в ноздри ударил смрад от леща, по словам трактирного служителя, пойманного им лично в Сетуни сегодня на рассвете. Однако страдания чистюли Камчатки оказались не напрасны. Приятель таки понял его, но не придумал ничего лучшего, чем спросить:

— Никогда не мог понять, как можно жить в таком высоком строении… У тебя голова-то на лестницах не кружится ли?

— А и нет, друг ты мой вновь обретенный Лахудра, да и с чего ей кружиться? Мы, нынешние дворцовые жители, теперь все в нижнем жилье пребываем, в подклете, если по-простому, а и там есть незанятые покои… Дай лучше тебе про хозяйку, про докторшу Марту Францевну еще расскажу — забавно, право… Вт подходит она ко мне и белою своей ручкой ряску на мне, что юбку на девке, берет и с великим смельством задирает…

На конце мочала начинай сначала… Камчатка решил, что услышал достаточно, и покинул трактир, озаботившись на всякий случай, чтобы докторский служитель его так и не увидел.

В ближайшую среду, как только сгустились сумерки, сперва сам Камчатка, потом его приятель Степка, державшийся сзади саженях в двадцати, медленно прошлись под окнами дворца. Парадная стена дворца новомодно выходила прямо на улицу, что для воров создавало дополнительное удобство. Свет мерцал в четырех окнах черной по ночи громадины, никто не окликнул и не шугнул злоумышленников от стены. Оба внимательно прислушались к голосам дворцовых жителей, а потом, сойдясь на перекрестке, сравнили и обсудили свои впечатления.

Сошлись на том, что голос чудилы-семинариста доносился из четвертого окошка справа, а про солдата-бедолагу хором пели за окном слева у парадного крыльца, то есть в бывшей кордегардии, занятой, надо полагать, сторожами. Дело застопорилось отсутствием главного исполнителя — достаточно тонкого в плечах и ловкого, чтобы проскользнуть в окно, а главное, смелого и настолько расторопного, чтобы правильно обделать все дела внутри. Ванька на эту ключевую должность подходил замечательно и по всем статьям. И Камчатка решил поспешить, потому как знал, что нельзя задуманное воровское дело откладывать до бесконечности: если ты в нем не один, обязательно кто-то проболтается, а если даже и один, что редко удастся, могут стать смертельно опасными изменившиеся со времени разведки обстоятельства. Доктор перестанет принимать на ночь сонные капли, у слуги, напротив, начнется бессонница, а у солдат-сторожей вконец израсходуются деньги на выпивку. Поэтому решил идти сегодняшней же ночью.