Журнал «Искатель» - Искатель, 2018 № 09

Плыли в малой лодчонке и недолго. Вот и дворец чернеется. Поднявшись к нему по берегу, Ванька чуть не отскочил: дворец в ночной тиши отнюдь не молчал — поскрипывал и даже вроде как стонал.

— Эфто ничего, ничего, про эфто вся Москва знает, — зашептал, успокаивая его, Камчатка. — Строили в спешке, лес загодя не заготовили, сколотили чудите из сырого. Домина сей день под солнцем постоял, нынче рассыхается. Все путем. Теперь за угол. Вот наше окно.

Ванька легко забрался на плечи Камчатки и сразу, без всяких подтягиваний, оказался прямо перед окном. Окно косячное, мелкие стекла вставлены в дробную раму, изнутри заперто — а ты чего ожидал? Он нашарил за пазухой «фомку» и принялся орудовать, отжимая створку. Раздался громкий треск, и окно со звоном распахнулось. Треск и того пуще звон показались Ваньке оглушительными, плечи Камчатки шатнулись под ним, однако он не растерялся, сунул ломик за пазуху и будто запрыгнул в комнату.

После вольного воздуха здесь густо пахло больным человеком и несвежим, нестираным бельем. Запах шел из угла горницы, где стояла кровать под балдахином. Оттуда же раздавался и мирный храп. Вдруг он стих и сменился хриплым возгласом:

— Тишка, подлец! Что опять разбил?

Ванька оторопел. Особенно его поразили твердо, на немецкий салтык вымолвленные русские слова. Вдруг он понял, что шепчет:

— Пустую бутылку, сударь. Я ведь нечаянно.

— Вычту из жалованья, подлец. Спать не даешь!

Снова наладился храп, и Ванька немного успокоился. Мысли в голове его вертелись с бешеной скоростью, и он вспомнил, как бывший хозяин его Петр Дмитриевич, насандалившись, по ночам во сне тоже вроде бы разумно разговаривал, а поутру ничего о том не помнил. Возможно, что и сонные капли так же на человека действуют. Ладно, надо осмотреться.

Луна была уже ущербная, но светила достаточно ярко, и Ванька усмотрел, что стоит на расстеленной под окном жалкой постели, принадлежавшей, по-видимому, слуге-семинаристу. Парень, на свое счастье, отлучился. И ладно. Скользнув к двери, Ванька убедился, что она заперта, и нащупал торчащий в ней ключ. Что-то здесь не вытанцовывалось, однако задумывать над странностью было некогда, и юный вор начал искать, чего бы своровать. Все, что находил, складывал на стол, а когда кубков, подсвечников, мисок, чарок и прочей рухляди, серебряно отсвечивающей под лунным лучом, оказалось там вроде бы и довольно, он поднял края скатерти, связал ее сверху крепким узлом и спустил из окна в руки Камчатки. Потом точно так же спустил и главную добычу — запертый, красивый и в темноте металлический ларец.

Сделав основную работу, расхрабрился Ванька, и решил он и себя побаловать, а для того прихватить себе и одежку какую с барского плеча. Неслышно проскользнул по комнате к огромному и темному одежному шкафу, занимавшему половину стены. Отворил скрипучую дверцу — и остолбенел. Перед ним, в платье втиснувшись, стояла долговязая белая тень, да к тому ж и говорила:

— Не тронь меня! Ноли мэ тангэрэ! Возьми лучше с собою!

Не сразу понял Ванька, что это не призрак какой, выпушенный из бутылки доктором-колдуном, а слуга Тишка, тот самый беглый семинарист, о котором Камчатка рассказывал. Выяснилось, что он проснулся, услышав чужих под окном, понял, что лезут разбойники, спросонья перепугался и как был, в одной рубашке, спрятался от них в шкаф. А теперь просит взять его с собой, потому что проклятый немец ему жизни не даст — по судам за свое добро затаскает.

— Ишь ты, — почесал Ванька голову. И придумал: — Давай бери в охапку платья, сколько унести сможешь, а там — как старшой скажет.

— Я лучше сначала у немца полезнейшую вещь заберу. Волшебную мазь для заживления ран.

— Где мазь чудодейственная? Здесь ли? — подозрительно спросил Ванька. А вдруг удерет слуга, чтобы поднять тревогу?

— В кладовке докторской. Тут рядом.

— Пошли вместе.

Скрипел ключ в замке, пела дверь на все жилье, в чулане пришлось высекать огонь и зажигать огарок — и показалось Ваньке, что прошло несколько часов, прежде чем они с большим красивым флаконом вернулись в докторскую спальню. Тут он бросился первым делом к окну и предупредил Камчатку, что слуга Тишка попросился с ними и сейчас выпрыгнет в окно. Потом буквально выпихнул с подоконника Тишку, державшего флакон в руках, вернулся к шкафу и взял в охапку, сколько влезло, докторского платья. Крался уже к окну, когда храп снова прервался, и давешний хриплый голос произнес:

— Ты, Тишка, шуршишь, яко мышь. Опять по пожиткам моим шаришь?