Алан Брэдли - Сорняк, обвивший сумку палача

— Ужин, — мне показалось, что я слышу, как он это говорит.

— Это чертовски раздражает, — заметил отец.

Мы сидели за длинным узким обеденным столом, отец в дальнем конце, Даффи и Фели по бокам, а я в самом низу, на мысе Кейп-Хорн.

— Это чертовски раздражает, — повторил он, — сидеть и слушать, как кое-чья дочь сознается, что похитила у кое-кого одеколон для проклятых химических опытов.

Не важно, буду я отрицать или признаю вину, отец сочтет это одинаково раздражающим. Я просто не могла выиграть. Я научилась, что лучше всего хранить молчание.

— Черт побери, Флавия, я только что купил эту проклятую бутылку. Я же не могу поехать в Лондон по такой жаре, воняя, как испортившаяся свиная лопатка, не так ли?

Отец бывал более чем красноречив, когда злился. Я слямзила бутылочку «Роже и Галле», чтобы наполнить пульверизатор, которым мне надо было обрызгать дом после эксперимента, связанного с сульфидом водорода и оказавшегося захватывающе неудачным.

Я покачала головой.

— Извини, — сказала я, принимая вид висельника и промакивая глаза салфеткой. — Я бы купила тебе новую бутылочку, но у меня нет денег.

Фели рассматривала меня через длинный стол в молчаливом презрении с таким видом, будто я жестяная утка в тире. Нос Даффи прочно уткнулся в Вирджинию Вульф.

— Но я могу сделать тебе порцию, — жизнерадостно предложила я. — Это ведь просто спирт, цитрусовые масла и садовые травы. Я попрошу Доггера нарвать немного розмарина и лаванды и возьму апельсины, лимоны и лаймы у миссис Мюллет…

— Ничего подобного вы не сделаете, мисс Флавия, — заявила миссис Мюллет, пробиваясь — в буквальном смысле — в зал, она распахнула дверь обширным бедром и поставила большой поднос на стол.

— О нет! — услышала я, как Даффи шепчет Фели. — Снова «слизень».

«Слизень», как мы его называли, — это десерт по собственному рецепту миссис Мюллет, который, насколько мы смогли определить, состоит из свернувшегося зеленого желе в оболочке из-под колбасы, покрытого сверху двойными девонширскими сливками и украшенного веточками мяты и прочими разнообразными растительными отходами. Он лежал на подносе, непотребно колыхаясь время от времени, словно некий гигантский омерзительный садовый слизняк. Я не смогла сдержать дрожь.

— Аппетитно, — заметил отец. — Как же аппетитно.

Он говорил с иронией, но антенны миссис Мюллет не настроены на сарказм.

— Я знала, что вам понравится, — сказала она. — Не далее как сегодня утром я говорила Альфу: «Альф, давненько полковник и девочки не ели мое чудесное желе. Они всегда высказываются по поводу моих желе, — (что правда), — и я люблю готовить их для моих дорогих».

Фели издала звук, словно мучимый морской болезнью пассажир у перил «Королевы Мэри», пересекающей Северную Атлантику в ноябре.

— Кушайте, дорогие, — сказала миссис Мюллет, ничуть не обеспокоившись. — Это вкусно. — И с этими словами она ушла.

Отец уставился на меня одним из своих фирменных взглядов. Хотя он взял последний выпуск «Лондонского филателиста» за стол, как всегда, он его не открывал. Отец — страстный, чтобы не сказать — яростный коллекционер почтовых марок, его жизнь целиком посвящена разглядыванию через лупу кажущегося бесконечным запаса маленьких цветных головок и пейзажей. Но сейчас он не смотрел на марки, он уставился на меня. Плохое предзнаменование.

— Где ты была весь день? — поинтересовался он.

— В церкви, — ответила я быстро и чинно и, надеюсь, набожно. Я мастерица подобной отвлеченной болтовни.

— В церкви? — переспросил он. Он весьма удивился. — Зачем?

— Помогала одной женщине, — объяснила я. — Ее фургон сломался.

— А, — сказал он, позволив себе полумиллиметровую улыбку. — И ты оказалась на месте, чтобы предложить свои услуги механика.

Даффи ухмыльнулась, глядя в книгу, и я поняла, что она с удовольствием следит за моим унижением. Надо отдать должное, Фели оставалась полностью погруженной в полировку ногтей на фоне белой шелковой блузки.

— Она путешествует с театром кукол, — сказала я. — Викарий попросил их, имею в виду Руперта Порсона и Ниаллу, так ее зовут, поставить спектакль в приходском зале в субботу, и он хочет, чтобы я им помогла.

Отец был слегка разочарован. Викарий являлся одним из его немногих друзей в Бишоп-Лейси, и маловероятно, чтобы он отказался от моих услуг.

— Руперта показывают по телевизору, — добровольно объяснила я. — Он довольно известен.

— Не в моих кругах, — заметил отец, взглянув на наручные часы и отодвигая кресло от стола. — Восемь часов, — сказал он. — Четверг.