Ларс Миттинг - Шестнадцать деревьев Соммы

— Ты уверена, что она выдержит такую высокую волну? — засомневался я.

В ответ девушка велела мне держаться крепче. Она потянула за блестящую рукоять, и мы помчались к Хаф-Груни. « Зетленд» разрезал волны, как торпеда.

— Красное дерево для ее постройки поставил Дункан Уинтерфинч, — пояснила Гвен под рев мотора. Когда она увеличила число оборотов, выхлоп зазвучал оперной арией. — А построил ее достопочтенный господин Серафина Рива. Отец Карло Рива, который в пятидесятые годы превратил лодки «Рива» в гламурные лодки-«ролекс», какими мы их знаем сегодня. Говорят, что когда «Рива» стали лодками для снобов, Уинтерфинч открутил с них эмблемы.

Гвен гордилась своим дедушкой. Не скрывая. Чуть подтолкнуть ее — и она скажет, кто она, собственно, такая.

— А каково происхождение фамилии Уинтерфинч? — спросил я.

— Кто-то из его предков искал, где бы отстроиться. Была зима — winter , и на дереве он увидел одинокого вьюрка, finch . Вообще-то это перелетная птица, но тот вьюрок остался зимовать. Около этого дерева предок и поселился. Так говорят.

Почему я молчу? Не прошу ее назвать свое имя, чтобы и я мог ответить ей так же честно?

Правда состояла в том, что мне начинала уже нравиться эта игра, и я видел, что Гвен она тоже нравится. Ей нравилось изображать «другую», а мне нравилось, что она пошла сразу с короля пик, так что я мог побить его, лишь открыв, что у меня есть туз.

Ее лицо выглядело иначе на свежем ветре. Раскрасневшиеся щеки, растрепавшиеся волосы… Что в ней осталось прежним, так это одежда. Потоки дождя без труда проникали в мой анорак, она же под своей непромокаемой курткой оставалась совершенно сухой. Ледяные струи летели прямо в лицо, и казалось, что каждая капля остро заточена. Она подставляла под них лицо, предоставляя им покалывать кожу.

— Сэкономлю деньги на пилинге лица! — задорно воскликнула Гвен.

«Рива» мчалась во всю мощь, и всего через несколько минут мы причалили к полусгнившей пристани Эйнара. Я плюхнул пакет с покупками на планки и выбрался сам.

Но Гвен не двинулась прочь. Вглядываясь в морскую даль, она позволила мотору крутиться на холостом ходу. Ее волосы трепал ветер. Потом она бросила мне найтов наискось против ветра, так что его снесло прямо мне в руки, и велела подтянуть лодку к сараю.

— Зачем? — не понял я.

— Посмотри туда, — сказала она, повернув лицо в сторону пролива. Там были тучи еще темнее тех, которые я видел на Йелле. Они накатывали на нас, черные и плотные, как вулканическое облако.

— Вот теперь будет худо, — сказала моя спутница, после чего отворила ворота сарая и принайтовила лодку к заросшим ракушками палам внутри него.

— А что говорят Уинтерфинчи на то, что ты пользуешься этой серафиновой «Ривой» или как там ее? — поинтересовался я.

— О, Эдуард, пойми, у них есть еще одна «Рива». Где-то в Средиземноморье.

— Гламурной разновидности? — уточнил я.

— Гламурной разновидности. Они другого поколения. У них другой стиль.

— Где ты училась судовождению? — продолжал я расспросы.

— Папа научил, — сказала Гвен, захлопнув засов. — Он говорил, что уж погода точно не сможет отлучить его от Анста.

— Почему же вы переехали?

— Потому что погода отлучила от Анста маму , — ответила она и пошла к жилью. Я стоял и смотрел на море. Затем спросил:

— Будет шторм? Или ураган?

— Представления не имею. Здесь такие определения не имеют смысла.

— А бывает что-то хуже, чем gale?

— Furious gale. Для более сильных ветров даже названия нет .

Сидя в спартански обставленной комнатке по разные стороны от парафиновой лампы, мы жевали « Дженкинс код кейкс» , а за стенами завывал ветер. Я сидел неподвижно, но в теле все еще отзывалась качка.

Я ждал, когда же начать. И вот повод представился — она потянулась за солью.

— Я нашел старое письмо, — соврал я. — Пятьдесят восьмого года, в нем Эйнар предлагает Дункану Уинтерфинчу выкупить его земли за три тысячи фунтов.

Рука Гвен, как раз дотянувшаяся до солонки, дрогнула и замедлила движение. Секудная задержка: рука утратила контакт с мыслями.

— И что? — сказала она без выражения. — Сторговались?

— Видимо, Уинтерфинч не согласился, — сказал я.

Ее лицо снова стало маской. Она продолжала есть, болтая о шторме и погоде.

Но я понял, что эта история ей известна. Она знает, что было и чего не было в 1958 году, задолго до ее появления на свет.

Я чуть было не рассказал ей все. Но на мне лежала ответственность перед мертвыми. Если я откроюсь, для чего Гвен использует это? Может быть, она и так знает основное, и ей остается лишь выяснить, когда или где, чтобы поменять курс и найти то, что искали мама и Эйнар?