— Буфетчицу ты навестил?
— А как же! От официантки — прямо к ней. Пожилая такая женщина, но память тоже хорошая.
— Ну-ну… И что она запомнила?
— Чемоданчик четко узнала. Портрет описала точно так, как и официантка. Он попросил налить двести коньяка, объяснил, что торопится, и за столик уже поздно было садиться. Ну она велела ему из мойки фужер принести, налила, он выпил, минералкой запил.
— Между прочим, откуда он деньги доставал, когда расплачивался? Бумажник у него был? Или как?
Марат улыбнулся, довольный собой.
— Это я тоже догадался спросить. И официантка и буфетчица точно запомнили: просто из кармана вынимал, из правого брючного кармана.
Басков взял карандаш, вырвал из настольного календаря — откуда-то из апреля — неисписанный листок.
— Давай теперь посчитаем, — сказал он.
Марат поднялся со стула, встал у него за правым плечом.
— Предположим, в буфете пил он пятизвездочный коньяк. Сколько это будет?
— Там же с наценкой. Сто граммов — трешник.
— Так. Пишем: шесть рублей. Плюс четыреста граммов водки по рубль двадцать. Пишем: пять рублей. Кладем на закуску два рубля, плюс — на чай. Итого — четырнадцать. Что же получается?
— А что, Алексей Николаевич? — не понял Марат.
— Протокол осмотра места происшествия читал?
— Читал.
— Сколько там у него в карманах денег нашли?
— Рубль, кажется.
— Вот именно — всего лишь рубль, один целковый.
А должно быть по крайней мере десять. Ведь он с официанткой четвертным расплачивался. Так?
— Так, Алексей Николаевич.
— Тебе это ни о чем не говорит?
— Обчистили до копейки. Значит, нападение с целью ограбления?
— Ну, сам понимаешь, игра с паспортом тут, наверно, не последний момент, но деньги нападавшему тоже нужны были.
Марат заговорил тихим, словно извиняющимся голосом, как делал всегда, когда осмеливался выдвигать собственные соображения.
— Алексей Николаевич, а если предположить, что никакой игры с паспортом не было? Может, он сам его присвоил…
Басков взглянул на Марата с любопытством.
— Предположить, конечно, можно, да нам с тобой лучше от этого не будет… Все равно личность установить надо, личность… И Балакина разыскать… И этого Чистого…
Марат задумчиво покивал головой.
— Да-а, тяжелый случай.
— Бывает хуже, но редко. А главное, дорогой мой Марат, тут есть какая-то особая тайна, и просто так ее не ухватишь.
Басков достал из сейфа дело Балакина, дал его Марату.
— Вот почитай-ка одно место. Про татуировки. Еще одну черепаху найдешь… Это, брат, загадочна первый сорт…
Марат читал, а Басков ходил из угла в угол.
— Вот это да! — восхищенно воскликнул Марат, дойдя до черепахи. — Это же целый… целая… — Марат никак не мог подобрать нужного слова. Наконец нашел: — Это же целая головоломка.
— И опять же нам не легче, — сказал Басков, убирая дело. — Ладно, Марат, иди гуляй. До понедельника…
Было без двадцати девять, когда Басков вышел на улицу и пешком отправился домой. Начинало смеркаться, но жара еще не спала, дышалось на асфальте тяжело, и шел он неторопливо, так что к себе на Новослободскую попал к девяти.
Разделся, постоял под душем. Потом вскипятил чай-ннк, заварил свежего чаю, открыл банку домашнего, еще прошлогодней варки, черносмородинового варенья и только собрался предаться желанному чаепитию, как зазвонил телефон.
Говорила старшая смены из телеграфного зала Нина Александровна:
— Извините, что беспокою, Алексей Николаевич. Только что получили телеграмму. По-моему, вам интересно будет.
— Сейчас приеду.
Он все-таки выпил большую кружку чаю, прежде чем отправиться на Петровку.
Телеграмма пришла из одного большого зауральского города, от начальника областного управления внутренних дел:
«Есть основания полагать, что могу быть полезен установлении личности пострадавшего имеющего татуировку виде черепахи. Близко знал Балакина Александра Ивановича. Полковник Серегин».
В ответ была отправлена телеграмма за подписью заместителя начальника ГУВД Мосгорисполкома генерала Виктора Антоновича Пашковского. Она гласила:
«Ждем понедельник. Просим позвонить майору Баскову…» — и дальше номер домашнего телефона Баскова.
Глава II. ТРЕТЬЯ ЧЕРЕПАХА
Строго рассуждая, родословная решительно всех людей на свете, будь то короли или обыкновенные землепашцы, растет из одного корня. Он уходит в глубину веков, а если все же допустить, что прародителями человеческими были Адам и Ева, то у коронованных особ вообще нет никаких оснований чваниться своей родовитостью. Самое большее, чем они могут гордиться, — так это предприимчивостью своих ближайших предков, умевших делать карьеру. А если принять во внимание, что карьеры венценосцев, как правило, делались с применением весьма сомнительных средств, то их потомкам более приличествовало бы не гордиться, а испытывать острый стыд, однако этого почему-то не бывает.
Читать дальше