Инна Булгакова - Литературный агент

«Как здесь необычно! Это ваша дача?» — «Загадка этой дачи занимает меня с детских лет». — «Звучит загадочно». — «Вот именно. Надеюсь, вы не боитесь?» — «Кого или чего?» — «Оккультных духов, которыми меня все попрекаете». — «Может быть, я смешон, но вот один умный человек заметил, что черт хитренький и делает смешными тех, кто на него показывает». — «Как-как? Блеск! Надо запомнить». (Словечком «блеск» автор бестселлеров отделывалась от всяческих жизненных сложностей.) Со смехом вскочила, повертелась, кружась и пританцовывая, по зале, удалилась в темень сеней, вернулась… «Юла — вы действительно юла!» — «Как вы угадали?» — «От вашей сестры услыхал». Я хотел задернуть пурпурные гардины на окнах с решетками, она засмеялась (она все смеялась): «Здесь кругом лес, мы в лесу… Ну что, бордо на брудершафт?» То вино, что мы попивали в Доме литераторов, вино, которое навсегда теперь связано для меня с этой удивительной девочкой.

Я выпил бокал залпом и, не успев сказать: «Это вино горчее…», — очутился на острове Св. Пантелеймона. На зеленой траве ничком лежал труп, появился доктор (без видимых признаков мне дано было знать: это остров, это труп, а это доктор). Он ходил вокруг мертвеца, а по левой руке моей ползла змея, я ощупал ее пальцами, услышал свой крик и очнулся рядом с мертвой Юлией. Похоже на фрагмент сна, но руки помнят холодок металла и как я, отмывая, отмывал их от крови! Нет, пока я в погребе с ума сходил, она не могла сбежать. Или ее украли — вот тот монстр с земляным лицом, что глядел в окно. Или я окончательно спятил, и ничего не было. Не было избушки, загадочной, как волшебный замок; подземелья, чудовища на груди, потом — в окошке (мор — умер, мор — умер, мор — умер…), не было черного леса, который кружил меня, кружил, покуда не пропел петух… этого тоже, конечно, не могло быть.

Платон Михайлович, учтивый и тонкий идеалист, курил на своем балконе, когда я вышел на свой. Поинтересоваться, где находится дача Старцевых. Он детально описал «терем-теремок», подтвердив мое умозаключение: конечно, мы с Юлией не на даче были, странное место, необычная обитель, неизвестно кому принадлежащая…

— Поселок Холмы, — повторил я. — По какой дороге?

— По Белорусской, но от ближайшей станции километра три-четыре.

— А как называется ближайшая станция?

— Чистый Ключ.

У меня аж дух перехватило! После долгих блужданий по жуткому лесу я вышел на узкий извилистый проселок, он и привел меня на пустынную платформу — Чистый Ключ — уведомляли белые буковки над железной оградой.

— Собственно, это не станция, — продолжал Платон Михайлович, — платформа в лесу. К Старцевым собираетесь?

Я начал нескладно врать:

— Подумал, может, они в пятницу на даче. Дома их нет.

— Еще вчера уехали.

— У Мани, наверное, сессия кончилась?

— С ней отец сам занимается, не доверяя нынешним заведениям.

— Они живут на его гонорары?

— В общем, да. Там, сям… в моем журнале, например, принимает участие. И Маня подрабатывает.

— Где?

— Убирает в богатых домах. Но летом у нее нечто вроде каникул.

— И знаменитый писатель позволяет?..

— Сейчас все и все себе позволяют. Маня так хочет… Вообще Старцевы — семья оригинальная, даровитая.

— А где жена Федора Афанасьевича?

— Она, видите ли, исчезла, — сообщил Покровский проникновенно, — много лет назад. Девочки еще крошками были.

— Как это — исчезла?

— Как — неизвестно. Я с ней последний разговаривал, на дачу звонил. Дача ей принадлежала, такой, знаете, модерн «серебряного века»… О чем я?.. Да, последний разговор! И говорили мы, — он усмехнулся печально, — о жареной утке с яблоками к ужину. Помню дословно: «Приезжайте. Вас ждет жареная утка с яблоками… (секундная пауза) Господи, какой ужас!» — вдруг закричала она.

— А дальше что? — машинально я продолжал допрос, чтоб забыться, но не мог.

— Ничего. Розыск ничего не дал. Никто больше не видел ее и не слышал. — Платон Михайлович как будто выдержал минуту траура. — Конечно, нет ее уже на нашей земле. Мария Федора боготворила.

— А он?

— Насколько я могу судить, это была на редкость любящая пара. Исчезновение жены его потрясло, впал в творческий кризис. Только через годы оправился — новый ударчик: старшая дочь из дому ушла. Он совсем сник.

— Юлия начала писать?

— Вышел первый скандальный роман — для кого соблазн, для кого безумие, — перефразировал литературовед апостола Павла. — Шум-гам… Вы, должно быть, слыхали?