— Ничего, продолжай любоваться. Тебя бы туда запустить, вот уж порезвился!
— A-а, — отозвался Сергеев и стал намазывать хлеб маслом. Посмотрел на сына. — А ну, доедай кашу!
— Я не хочу… И так пол тарелки съел.
— Васек, давай через не хочу. Что за еда печенье?
— Пусть печенье с чаем ест, — вдруг изменила решение жена, — у них в школе обед в одиннадцать. Не хочет кашу — значит, организм не требует.
— Нелогично, — покачал головой Сергеев. — Ты подрываешь мой авторитет.
— Его еще у ребенка заработать надо! Кстати, ты насчет сахара разговаривал?
— С кем?
Утренняя передача «120 минут» Сергееву нравилась. Вечером смотреть телевизор он не любил. Может, потому, что достаточно уставал за день и большинство передач его раздражали.
— С какой-то твоей знакомой директоршей. Пора к лету запасаться. Начнутся фрукты, его нигде не найдешь.
— Надо поговорить, — согласился Сергеев. — Слушай, Оля, ты бы сходила к Марине Ольховой. Ну, просто так, чайку попить, поболтать. Отвлечешь ее немного. Она очень подавленной выглядит.
— Я была у нее позавчера.
— Как думаешь, Саня мог из-за семейных неурядиц застрелиться?
— Ты кого об этом спрашиваешь? — Жена удивленно вскинула брови. — Вы же с ним друзья были, тебе лучше знать.
— Последний год мы не очень-то дружили.
— Он тебе завидовал. Неужели непонятно?
— Слушай, не надо, — попросил Сергеев.
— В семье у него не так все плохо и складывалось. Они с Маринкой снова собирались жить вместе. Младшая дочь почти каждый день к нему заходила. Впрочем, бог их знает — чужая душа, она и вправду потемки.
По телевизору стали показывать интервью с кем-то из врачей, а Сергеев подумал, что он уже неделю собирается зайти к Вагину, судмедэксперту, проводившему вскрытие Ольхова.
— Вы поторапливайтесь, — сказала жена, убирая со стола тарелки, — двадцать минут девятого.
В дверях Сергеев задержался и поцеловал жену в подставленную щеку. Привычный, почти механический жест. Не очень уютно чувствовал он себя в это утро. Припомнил, что ничего не получается с телефоном. С неделю назад ходил на телефонную станцию, узнавал. Заявление уже лет шесть лежит. Сказали — ждите. Надо поговорить с Бондаревым, он, конечно, может помочь, но обращаться к нему не хотелось. С охотой в этой воскресенье тоже ничего не выйдет, он дежурит.
А уже подходя к горотделу, почему-то вспомнил медицинскую передачу. С нее перескочили мысли на неизвестную подругу или знакомую Игоря. Если она родила, то, значит, где-то в больнице, консультации должен остаться след. Имя, фамилия ее неизвестны. Но есть имя отца ребенка. Значит, Игоревич или Игоревна, ей-богу, ниточка! А вдруг ребенка под фиктивным отчеством запишут? Вряд ли! В любом случае, по ниточке надо пройти до конца.
Может, куда-нибудь выведет.
Сергеев знал Лешу Вагина давно. У него острый узкий лоб, залысина через всю макушку и очень светлые, слегка голубоватые глаза. Если не любишь человека, такие глаза можно назвать бесцветными.
Вагин работает хирургом в горбольнице, одновременно исполняя обязанности судмедэксперта. Иногда он отпускает бороду. Она ему не идет, потому что волосы редкие и торчат клочками. Когда у него появляется увлечение из числа медсестер или врачих помоложе, он выглядит живее и симпатичнее. Потом снова перестает бриться и становится меланхоличным и ехидным.
Минут пять они разговаривали про общих знакомых. Вагин курил. Его тонкие узловатые пальцы в желтых пятнах йода.
— Я готовлю заключение по проверке смерти Ольхова. Хотел кое-что уточнить, — перешел наконец к делу Сергеев.
— Уточняй, — не возражал Вагин. — Правда, в акте я указал все подробно.
Акт судмедэкспертизы Сергеев помнил хорошо. Описание ранения, причины смерти, состояние внутренних органов, содержимое желудка. Ряды слов, неровно отпечатанных на скверной машинке. Подписи врачей и среди них знакомый аккуратный росчерк Вагина.
Сергеев достал из дипломата потрепанную толстую тетрадь — санитарную книжку Ольхова. Возле фамилии вклеенный прямоугольничек: «капитан милиции». Под ним затертые предыдущие лейтенантские звания. Вагин, листая страницы, перечислял визиты к врачам. Простудные заболевания, вывих ноги… Это на тренировке лет двенадцать назад. Память о Пономареве. Жалобы по поводу бессонницы…
— Многие говорят, последнее время он выглядел подавленным, говорил, что все надоело, ничего не хочется. Могло такое настроение повлиять?
Читать дальше